Почти никто из студентов не знал и знать не хотел, кто их родители, бабушки, дедушки. Дальние родственники в СССР и за границей. Всем было всё по фигу.
Надя понравилась Лёхиным родителям. За год она стала своей в семье Маловичей. Культурная, умная, красивая, скромная, мастерица на все руки. Она Людмилу Андреевну научила фарфор расписывать и плести из тонких веточек ясеня маленькие корзинки, сундучки и оригинальные занавески на окна, которые вынуждали прохожих останавливаться под окнами и угадывать: из чего сделана красота такая. Ну, Лёхина мама тоже не плюхнулась в грязь лицом. После пары десятков уроков Надежда могла кроить и шить всё, что угодно, а гладью вышивала не хуже самой Людмилы Андреевны.
– Может, тебя научить на баяне играть? – шутил батя. – После института тебе ж в учителя дорога, а зарабатывают они – смех сказать. А с баяном по свадьбам месяц побегаешь – вот тебе десяток учительских зарплат сразу.
Смеялись все. Особенно весело сама Надежда. Поскольку деньги ей на тот момент не нужны были в принципе. У неё было всё, что её хотелось, причем появлялось оно само-собой. Волшебным, надо отметить, способом.
Лёха тоже в доме Альтовых отталкивающего впечатления не произвел за этот почти год.
– Алексей, – спрашивала его за чаем с пирожными «безе» Лариса Степановна, директор областного Дома политического просвещения. – Тебе, как журналисту будущему, надо знать не только политику партии нашей. Это само собой. К написанию статей надо приступать с багажом философских знаний. Политика плюс философия – оружие пропагандиста неизмеримой силы. Ты каких философов ценишь?
Лёха внутренне хихикал. Простой был вопрос. Когда-то, лет в пятнадцать он случайно прочёл «Город солнца» Кампанеллы, и после этого его загнуло в философские познания. В библиотеке областной было столько книг великих мыслителей, что через год голова у Лёхи раздулась как мыльный пузырь, вспух мозг из него пёрла во все стороны материалистическая и идеалистическая мудрость.
– Ну, несомненно, люблю Фейербаха. Конечно, Канта, Гегеля, Юма, Лапласа. Из наших, пожалуй, Соловьёва, Ключевского. Очень разнообразно, временами противоречиво, но для познания тайн и сути разных взглядов на диалектику развития общности людей – очень прочная основа.
Надежда отворачивалась и старалась сдержать хохот. Но на Ларису Степановну вязкая языковая конструкция и внешне солидный Лёхин подбор великих имен производил почти гипнотическое действие. Далеко не от всех сотрудников и учащихся на курсах агитаторов и пропагандистов она могла услышать нечто похожее.
Игнат Ефимович Альтов, отец Нади, за год к Лёхе присмотрелся