На стекле было мало испарин. Неожиданно прояснились и неожиданно прибрались под силой руки рядового. Несколько капель остались на одной только ладони пилота. Его корабль сломан, а на том спутнике его не починить. Или починить? Если научить тамошний народ схемам и чертежам звездолетов, как некогда со своими технологиями делали Великие Праведники и Ученики Космохаоса, а их просвещенные в этом деле расы и народы входили в галактический обиход и давали толчок в техническом развитии всего Треугольника. Эх, если бы не встретить там сплошных амеб. Или высоких птиц, клюющих целые острова. Или, наоборот, слонов размером с четвертину только родившегося котенка. Столько приходило на ум Арцену. В мирах Треугольника было возможно все, а соседние галактики Местной Группы не представлялись чем-то обыденным для Щелена.
Спутник становился все ближе и ближе. Он оставался не за грудами конфликтующих полетов осколков, не за невидимой в пространстве темной материей. Протянуть руку и все – ты уже остаешься таким же далеким по-своему мнению, а для него все также близким, почти лицом перед лицом. Корабль без прежнего состояния не способен уже к долгим перелетам или далеким. Он сейчас не разогнется до околосветовой скорости, не сможет получить и реактивной ракетной скорости, которой пользовались задолго до принятия общепринятого стандарта. Нельзя говорить и о путешествиях на особых сверхсветовых разгонах, чтоб добраться за несколько космических дней до очага сопротивления. Эту развалюху, скажет кто-нибудь иной, можно смело выбросить в помойку и пустить по сточным трубам для больших крыс.
Однако, Арцен не продаст корабль ни за какие гроши. Он ее назовет ласково «самой дорогой моей развалюхой».
Щелен все это обдумывал и поглаживал стекло. Оно уже открывало занавес на более четкие виды. До сих пор пустующий космос и его отдаленный триллион глаз, тот же газовый гигант и его спутники-дети. Луны серые, бледно-желтые, слегка красные, а впереди уже с объятиями улыбается непривычно маленький зеленый шар. Такой крошечный, почти кроха. Отчасти они с ним были братьями, не понимающими друг друга: несравнимые песчинки среди темного вселенского пространства.
– А интересно, какая там гравитация? Не 9 и 81? – слегка
научно говорил Хален сам про себя,