Срезающий время. Алексей Борисов

построить свой собственный паровик. Этих интересовал потенциальный инвестор, так что общий язык мы нашли быстро.

      Запланированные три-четыре дня в Туле плавно перетекли в неделю. Полушкин все же попытался заинтересовать оружейников новым штуцером. Даже устраивал показательные стрельбы, ходил с аршином в поисках пули, хвастался, уговаривал, приватно общался с представителем казенного завода и лишь на девятые сутки, когда я сумел пристроить к купеческому обозу нанятых рабочих, мы смогли осознать, что более тут ничего не держит. Никто так и не заинтересовался новинкой, но поручик, похоже, не унывал. За день до нашего отъезда мы были приглашены на обед к тульскому градоначальнику, и похоже, Иван Иванович воспринял это событие по свою душу. То, что приглашение появилось в результате небольшой интриги управляющего конторой Анфилатова, я уточнять не стал (зачем лишать даже призрачной надежды?). Приглашение банально было куплено. Деликатный обед, украшенный всеми вычурами утонченного вкуса: нежнейший ростбиф, телячья лопатка, свиные ребрышки, выдающийся цыпленок или в высшей степени достойная похвалы осетрина. Искрящееся шампанское в бокалах, тосты: за здравие возлюбленного монарха и его августейшего дома, за градоначальника и его опору с нашей стороны, и прочие, в соответствии с этикетом и настроением. За всяким тостом стук ножей, ложек, вилок заглушался приятным пением какой-то певицы под аккомпанемент флейты. Полушкин все ждал, когда с ним заговорят о его проблеме, но этого не случилось, и его заняла какая-то дама. Зато в процессе поедания и питья совершенно случайно появилась интересная информация о столь нужном мне человеке, за которую совершенно было не жалко потраченных пятидесяти рублей. И поведал мне ее полицмейстер. Одним из качеств, в которых он обладал безграничным преимуществом перед всеми нами, была его способность вспомнить все вкусные обеды, случившиеся в его жизни. Еще бы, не о службе же ему ворошить память, где он был абсолютным профаном. Оно и понятно, ведь огромную часть его счастья в бытие составляла именно еда. Господи, поначалу я его еле терпел, а затем, знаете, стало даже любопытно. Его гурманство казалось весьма интересно, а его рассказы о запеченном поросенке возбуждали аппетит не хуже вовремя поданного аперитива. Служебными качествами он не обладал, следовательно, не жертвовал и не развеивал никаких душевных фондов, посвящая все свои силы и мастерство описаниям радостей и пользы для своей утробы, а потому всем всегда было приятно слышать, как он воспевает рыбу, птицу и мясо, а также самые лучшие методы их приготовления. Его воспоминания о славной трапезе, какой бы давней ни была дата банкета, казалось, буквально вызывают ароматы балыка и лососины под самый нос слушателя. Вкусы на его небе оставались на протяжении всей его зрелой жизни, а то и младенчества, и сохраняли свежесть не хуже бараньей котлеты, которую он проглотил прямо на моих глазах. А посему все охотно его приглашали к себе, дабы поднять настроение