Всероссийская кузница оружейников, самоваров и пряников встретила нас с улыбкой. Ночью прошел дождь и теперь в лужицах отражались солнечные блики, отчего тульчане вынуждены были щуриться, и казалось, что они просто улыбаются. На самом же деле это вовсе не улыбки, на лицах людей из этих мест рано появляются морщины, поскольку, работая в плохо освещенных помещениях, зрение слабеет, и привычка жмуриться становится необходимостью. А солнечные «зайчики»… жаль, но лучше пусть они улыбаются.
Расспросив дворника, носителя длинного фартука и шикарной шляпы-грешневки[19], мы обнаружили, что остановились практически у нужного Полушкину места. Гривенник, к моему недоумению, не только не разговорил служителя метлы, наоборот, насторожил его. И лишь убедившись, что люди мы серьезные, приехали по делу, помог представить картину целиком и побежал докладывать о гостях. За то время, прошедшее с неприятного инцидента, Гольтяков продолжал семейный бизнес. Дела шли с переменным успехом, но если бы случилось IPO, акции я бы брать не стал. Принцип: все делать, как предыдущее поколение, – хорош, если средства производства идут в ногу со временем. Мастер, к сожалению, понимать этого не хотел. В остальном же все было, как и у других: дом, мастерские, хозяйство, обязательные отчисления на плотину и участие в жизни города. И если про мастерскую Гольтякова, спрятанную за фасадом деревянного, в два этажа дома, можно было сказать: каторга, то про место, где «каторжане» жили, стоило рассказать подробнее.
Дом этот представлял собою маленькую вольницу, где царили совсем иные порядки, чем в мастерской. Домашний уклад здесь был таков, что даже вся прислуга вплоть до последнего работника в свинарнике состояла из людей, так или иначе задействованных при производстве. А это означало, что каждый из них хоть на чуть-чуть мог гордо причислить себя к одной из самых уважаемых профессий – оружейник. Всем домашним вменялось в обязанность раз в день собираться в большом зале на своего рода священнодействие, отправляемое самим хозяином Иваном Гольтяковым и состоящее в том, что они рассаживались вокруг черного от времени стола и ждали в продолжение двух-трех минут, пока глава дома не прочтет здравицы. После этого следовал обильный завтрак. Глава семейства не экономил на еде, здраво рассуждая, что работа на голодный живот – чисто измывательство над человеком. А раз так, то не станет той самой искорки, когда труд в радость. Посему и выходили курки и замки для ружей из его мастерской ладные да надежные. Тем не менее труд работников мало чем отличался от каторжного. С утра до ночи: возле горна, у верстака, станка, угольной ямы, за молотом у наковальни, у ванночки с кислотой, возле расплавленного свинца и отожженной меди. От звонка до звонка, по правилам, как завещали деды. Гольтяков в самом деле чрезвычайно строго следил за соблюдением распорядка как в доме, так и в мастерской, где все: работа, трапеза и сон – были расписаны по часам. И если не было авралов, то все шло своим чередом. В остальном же часы соблюдались неукоснительно: завтрак