– У тебя под ногтями кровь… – с ужасом едва выговорила она.
Он усмехнулся, крепко сжимая ее руки, не давая ей вырваться.
– Да, carissima15, у меня по локоть руки в крови.
В один миг Лукреция вдруг увидела и кровавый ободок вокруг его ногтей, хорошо знакомый ей, который ни с чем не перепутаешь, и браслет из бусин-черепов, так тонко проработанных, словно они были настоящими, и четки розария с тяжелым крестом в вырезе рубашки.
– Кто ты..? – испуганно спросила она.
– Ринальдо Джанлоренцо Чезаре Лючиано Эспозито, – медленно шепотом раздельно проговорил он, – Преподобный Эспозито. Конгрегация доктрины веры.
Он отпустил ее руки так мягко, словно и не держал. Лукреция птицей вскочила со стула. Ей было очень страшно. Он поднялся вслед за ней, она отшатнулась.
Ханс Беккер в одно мгновение оказался за спиной у жены, и как только она почувствовала его ладони на своих плечах, она успокоилась. Ханс Беккер был оплотом надежности и постоянства, хоть бы весь мир кругом встал на дыбы. Хотя что уж удивительного может быть в том, что волшебный неаполитанец оказался служителем веры. Но эта кровь под ногтями, она испугалась, словно увидела серийного убийцу. Она, дочь своего отца, испугалась, когда поняла, что человек, целующий ее пальцы, убивал. Как изменила ее жизнь в Магдебурге! Разве ее мать отшатнулась бы от человека в крови? Разве жены ее братьев голосят, когда их мужья приходят домой? Какое счастье, что в ее жизни нет больше раскаленного Палермо и горячих бесстрашных мужчин, которые с детства начинают стрелять раньше, чем писать свое имя, у которых рука раньше учится хвататься за пистолет, чем сжиматься в кулак.
– Преподобный Эспозито, – он протянул руку и Ханс без колебаний пожал ее.
– Ханс Беккер. Сейчас вам принесут еще кофе, святой отец.
Юноша в белом свитере подошел к Эспозито сзади, спокойно по-хозяйски положил костистую руку преподобному на плечо. Ханса удивил такой собственнический жест, но еще больше его удивило то, что преподобный не вздрогнул, не обернулся. Тень томной улыбки проскользнула по его лицу, он наклонил голову, пряча странное выражение, как будто случайно услышал любимую мелодию.
Ханс сделал шаг назад, увлекая Лукрецию за собой из зала кондитерской. Распорядился, чтобы посетителям принесли кофе и портвейн. Выглянул, чтобы убедиться, что все в порядке. Лукреция дрожала, прислонившись к углу, и Ханс обнял ее, укачивая, как ребенка. Что-то в этом человеке испугало его жену. Да, он видел темные ободки на его пальцах, но что же тут такого, может быть, преподобный чинил машину или пересаживал цвету в божьем саду. А может быть – почему бы и нет? – он отмывал души в чистилище. С этими католиками никогда не поймешь, что у них на уме. Подумать только, священник, а вместо того,