Наклонившись, чтобы забрать тарелку, муж целует меня и улыбается.
Спрашиваю:
– Почему не объяснить детям, что едем смотреть дом?
– Это не секрет, но хочу, чтобы вначале там побывала ты.
– Как бы я хотела оказаться рядом с тобой у костра, на ваших пикниках…
Патрик перестает заполнять тарелками посудомойку и смотрит на меня с удивлением.
– Правда?
– Ты рассказывал – а я все так живо представляла. Меня ведь в подростковом возрасте держали на привязи. Туда не ходи, этого не делай…
Муж закрывает посудомоечную машину и поднимает взгляд. На лице странное выражение – не могу понять, что оно означает.
– Случалось, там подводила погода.
– Ну да, и все-таки ты мог свободно гулять с друзьями. Я же радовалась, когда мне разрешали одной уходить из дому днем. А уж вечером…
– Мать бы тебя точно не отпустила.
Как только кто-нибудь вспоминает о маме, у меня сжимается сердце. Под пристальным взглядом Патрика поднимаюсь со стула, переношу на рабочий стол остатки посуды. Руки дрожат.
– Пожалуй, я все-таки выпью.
Муж молча смотрит, как я переливаю из бутылки в стакан остатки красного вина.
– Не все получили такое воспитание, как ты, – говорю после первого глотка, – некоторым, чтобы забыться, надо выпить. – Чокаюсь, коснувшись его чашки, и улыбаюсь. – Будь здоров, дорогой!
Он на мою улыбку не отвечает.
– Мне сказали, что в доме никого не будет и мы можем осмотреть его сами.
– В такое время?
Помедлив секунду, Патрик смеется.
– Ты ведь меня знаешь: я не мог ждать. Как только получил письмо, на следующий же день был здесь. Столько времени прошло. Этот дом – я так мечтал увидеть его снова.
Патрик без пиджака, без галстука, рубашка на спине не заправлена, рукава закатаны. Наша поездка по прибрежной дороге кажется нереальной.
Разглядываю проспект риелторского агентства. Патрик говорил о доме своей мечты, о доме своего детства, а я помню другую фотографию. Пятнадцать лет назад ее печатали на первых страницах всех газет: вдоль фасада – ленты полицейского ограждения, заколоченное досками разбитое окно, входная дверь, на которой кто-то красной краской из баллончика написал: «Добро пожаловать в дом-убийцу!»
Если бы родители Патрика не лишились этого дома, он не обрел бы такую мрачную славу. Мы с Патриком могли бы привозить сюда Миа и Джо – устраивать на берегу пикники, ходить на ярмарку, лакомиться на променаде рыбой и жареной картошкой; на каждой полке, на каждом подоконнике лежали бы ракушки, коряги, обкатанные прибоем стекляшки. Патрик говорил, что собирал эти сокровища все свое детство. Мое же было таким неинтересным! Улицы, сплошь застроенные одинаковыми, тесно прижатыми друг к другу домами, крошечные клочки зелени, запахи кухни над невысокими изгородями; обувь, которую нужно снимать у порога, поставленные на уголок подушечки, ковролин и тюлевые занавески.
Останавливаемся перед домом. Я сжимаю веки –