Если бы мы так ели при бабушке, она бы обязательно поругала нас:
– Возьму да вырву книжки. Нет вам времени почитать? Ничего из-за этих книжек не видите, в ухо ложки уволокете.
А вдвоем мы обедали всегда спокойно и тихо. Неожиданно обнаружив, что хлеба уже нет, дедушка виновато говорил:
– Вот оказия! Ну ладно, и, заложив прокуренный палец в томик Максимова «Крылатые слова», рассказывал мне, что до сегодняшнего дня он не знал, отчего завелось выражение «попасть впросак». Оказывается, есть тому объяснение: когда вили веревки, у иного нерасторопного мужика борода угадывала между нитей. Попала, уж не вытащишь, бери ножницы и отрезай. Это и есть «попасть впросак».
Дальше дедушка развивал уже свои соображения о «крылатых словах».
Я подливал дедушке супу и поддерживал разговор. Только не о «крылатых словах», не о книгах, за которые я брался на другой день, а о страшном рассказе «Вий». Я допытывался, кем все-таки был этот самый Вий? Чертом, лешим, водяным или еще кем?
Дедушка объяснял мне все с научной точки зрения, но от этого жутковатая прелесть рассказа терялась.
«Наверное, в старое-старое время были такие Вии, – решал я. – Сейчас, конечно, вымерли, куда им деться: в небе самолеты, на земле война. Теперь, конечно, их нет. А тогда наверняка были».
К госпиталю я ходил теперь с большими предосторожностями: там Сергей Антонович. Дома сидеть тоже было опасно. В школе давно закончились экзамены, и вот-вот мог появиться математик. Он расскажет дедушке, какой я лодырь да еще воришка. Ведь он мог заметить меня на Пупыревке, когда Шибай выхватил из его рук шлем.
«Ваш внук в той же компании, которая украла у меня сынов шлем, боевого летчика шлем», – скажет математик и, как Вий, ткнет в меня белым от мела пальцем. Тут не открестишься.
Для дедушки это будет такой горькой неожиданностью, что он только разведет руками.
– Неужели, Пашенька, правда? Да разве ты можешь такое? А я ведь честность в тебе выше всего почитал.
В тот день я сидел дома, готовый при подозрительном стуке шмыгнуть в открытое окошко. Мне было слышно, как во дворе около госпиталя кто-то играл на баяне новую песню «Прощай, любимый город». Я представил: там пацаны шныряют среди раненых, смотрят, как на пустыре отливаются ложки, слушают всякие рассказы-бывалыцины. А мне нельзя: вдруг Сергей Антонович.
Они там, а я сижу в нашем старом доме с толстенными стенами, как граф Монте-Кристо в тюрьме. И только низкорослый квелый фикус – вся моя зелень.
Андрюха рассказывал, что вчера вечером какой-то раненый лейтенант из выздоравливающих обдул Фиму вчистую. Хотел бы я посмотреть на этого Фиму. Теперь я еще больше его ненавидел. Вчера днем я возвращался из магазина с хлебом, и он опять сговорил меня сесть за карты. Выиграл хлеб. Пришлось мне пустить на обед запасы, сбереженные от маминой карточки. И почему я не удержался? Опять понадеялся, что выиграю. Тьфу, какой дурак!
А