– О, русские богатыри! Бетонные плиты перекрытия украсть!
– И вернуть!
Сергей вдруг встал и пошел к той самой щели в заборе со Славиными. Подошел, наклонился и стал вглядываться в чужой двор, потом выпрямился и крикнул:
– Там в щель река видна, поблёскивает, понимаешь? Он на реку глядел.
– Да, как она задницей вертит, река эта.
– Я тебе говорю, он на реку смотрел, она блестит, завораживает, иди сюда сама посмотри.
– Нечего мне там смотреть. Меня не завораживает.
Павел тоже встал и пошел к Сергею, потом крикнул оттуда:
– Да, ребята, река видна, блестит!
– Так, вторая серия. Один серый, другой белый, два весёлых гуся, – пошутила Светлана. Татьяна невольно рассмеялась.
Жене было странно, что там, не так далеко от стола, продолжает валяться гусиная тушка, голова стоит на дорожке, глядя в сторону застолья – не замечать этого нельзя, но никто на это не реагирует, хотя бы не уберёт.
Мужчины постояли и вернулись за стол. Налили ещё водки, Павел предложил тост за процветание сельских жителей. Потом Сергей за процветание городских. Потом расспрашивали Татьяну про ее знакомцев – московских чиновников с известными фамилиями. Женя решилась и стала прощаться, Павел вдруг тоже подхватил: «Хочу домой, устал, ребята, как собака, смилуйтесь». Застолье развалилось. Сошлись на том, что сейчас отдыхаем, а к ночи костёр и продолженье на реке, Сергея просили взять гитару.
– Завтра, по просьбе столичных жителей, будет фуа-гра, – торжественно сказала Светлана.
Но ни вечером на реке, ни на следующий день не встречались. Утром во вторник трое Никитиных – Павел, Татьяна и их тринадцатилетняя дочь Маша, которую, к ее удивлению, мать посадила на переднее сиденье, – поехали, как говорила Татьяна, из дома домой. Женю подвезли до железнодорожной станции. Несколько раз останавливались по просьбе Татьяны, которая «что-то с утра не то съела», чувствовала себя «препогано» и каждые пять минут требовала остановки, чтоб «пройтись немного» и просила Женю прогуляться с ней до лесочка. Потом они опять