Она снова потеряла ощущение времени, была почти без сознания от жалости и собственного бессилия.
С трудом удалось справиться со слезами.
Было жаль и Бестиария, которому она не может помочь, и себя, которой не придет на помощь Бестиарий. Ему не до нее! Вон как он ранен. И сколько вокруг него чудовищ!
– Никто не придет, это верно, – послышался мурлыкающий голос Кошкодузы, и Зойка увидела ее совсем рядом. – Никто, кроме нас. А мы уже пришли, милая девочка. Мы уже тут!
Она повела своими отвратительными ластами по сторонам, и один из углов, в котором только что царила темнота, осветился, как будто луна переместилась туда и полностью залила его своим мертвенным сиянием.
Не Страх, а просто Страхов – совершенно такой, каким он был в травмпункте, без малейших признаков змееголовости, панцирности, чешуйчатости и без этих своих выдвижных глазок (вот только зеленоватая врачебная роба была кое-где прожжена!) – сидел на полу, скрестив ноги, и надувал какой-то белесый мяч.
Уж, казалось бы, много чего повидала Зойка за последнее время, но все же она не поверила своим глазам, разглядев, что Страхов надувает, будто воздушный шарик, тот потрепанный, прожженный «гриб-навозник», который служил нижней частью тела Матери Страхов!
Ее верхняя и средняя части были в полном порядке, глаза закрыты, ручонки повисли. Она словно бы крепко спала, окруженная смирно лежащими гипсовыми бинтами.
«Может, сдохла? – с ненавистью подумала Зойка. – И бинты сдохли?»
Но Страхов подмигнул с таким выражением, что Зойка поняла: надежда напрасна!
– Видишь, как я люблю свою мамочку? – спросил Страхов невнятно, продолжая придерживать губами край белесой мамашиной оболочки. – А ты свою мамочку любишь?
Зойка не могла слова вымолвить.
– Конечно она меня любит, а то как же? – послышался мамин голос, и она выступила из другого угла, тоже осветившегося по мановению Кошкодузиных ласт.
Это была мама-лиса, с руками, нет – с шерстяными лапками, прижатыми к груди, с хвостом и коварным выражением остроносой лисьей морды. Ее ноги оканчивались коровьими копытами.
– И я ее люблю, Зойку-Зоиньку свою… зайку-заиньку! – сказала мама – ночной кошмар и облизнулась длинным красным языком, показав мелкие, необычайно острые зубы.
Никогда мама не называла Зойку ни зайкой, ни заинькой, никогда не смотрела на нее с таким видом, словно готова сожрать и косточки обглодать!
Зойка сразу поняла, что мамин облик приняла Мать Страхов – вылезла из своей белесой навозной оболочки и притворилась мамой! С визгом отшатнулась она от чудища и кинулась куда-то, сама не зная куда, только бы не видеть родное и любимое лицо, ставшее