С одной стороны, этот парень считай ему новую жизнь подарил, и он пацану признателен, и чувствовал, что чем-то даже обязан. Но с другой, рыжий всю жизнь провёл в одиночестве, предоставленный сам себе. Даже дед, что его учил и воспитывал в душу никогда не лез, да и в свою не пускал. Так и жил с ним всю жизнь почти с самого малолетства как ни с родным. Да они в общем-то такими и были.
В точности Кайсай про своё родство с дедом никогда не спрашивал. Отца вообще не знал, а мать уже почти не помнил. Так лишь в общих чертах. Маленьким ещё бегал, когда её не стало, а куда делась, не понятно. Чуть-чуть помнил тётку, что его подобрала. Детей её помнил, но тоже плохо, только мельком вспоминая какие-то детали, потому что вскоре пришёл дед и его забрал.
Сначала они долго ездили вдвоём. Вот эту постоянную кочевую жизнь рыжий уже помнил, а потом вдруг осели в этих краях за рекой, обустроились и стали жить. Кайсай сначала думал тоже ненадолго, временно, а оказалось навсегда.
С самого раннего детства, когда он что-то начал осознавать в собственной жизни, дед никогда не проявлял к нему даже капли родительской теплоты или хоть какой-нибудь родственной заботы. Рыжий вообще не знал, что это такое, лишь изредка вспоминая странную теплоту мамы и тётку с её детьми, и то в большей части во снах.
Дед всегда обращался с ним холодно и жёстко, воспитав в пацане точно такое же отношение к окружающему миру. Кайсаю не было знакомо ни чувство доброты, ни чувство жалости и тем более понятие чего-то родного. Когда подрос до начала понимания, творящегося вокруг него, то узнал от пьяненького деда, что, воспитывая и уча его боевым премудростям, этот старый хрыч просто выполняет какой-то особенный зарок, отвертеться от коего не мог при всём желании.
Кайсай вырос диким и нелюдимым, злым и беспощадным ко всему миру, к тому, который он абсолютно не знал, впитывая в себя как губка познания о творящимся за пределами забора их заимки лишь с рассказов деда, отзывавшегося о большом мире исключительно негативно. Наставник даже себя заставлял его ненавидеть, пресекая в корне малейшую привязанность.
Даже когда провожал Кайсая в путь, по сути, прощаясь с воспитанником навсегда, сделал это с неким облегчением. Будто избавился наконец от рыжего как от чего-то тягостного.
Прожив с дедом всю свою недолгую жизнь, рыжий так и не узнал, как его по-настоящему звали! Он всегда так и обращался к нему – дед, и ни как иначе, а тот по-другому и не откликался.
Кулик совсем не соответствовал его пониманию людей и казался каким-то мягким и светлым. К Кайсаю относился уважительно, даже услужливо, стараясь во всём раненому угодить, но вместе с тем, тут же мучаясь стыдом от излишней как ему казалось навязчивости.
Рыжий привыкшей всё делать самостоятельно и никогда ни в чём не испытывая помощи