дело». Молитву эту я шептала, пока не увидела папу. Его вели к зданию суда. Мы попытались подойти к нему, но нас не подпустили. Папа тихо сказал, даже не взглянув на свою любимую Лёлю: «Береги детей». Все вошли в комнату. Мама умудрилась вместе со свидетелями просочиться в зал заседания. У дверей стояли конвоиры с винтовками. Я попыталась пройти, они вдруг скрестили винтовки передо мною. Не знаю, как всё получилось, но я отвела винтовки со словами «Я дочь и горжусь своим папой». Они, простые люди, меня поняли, и я оказалась в зале суда. Слышала жалкий лепет свидетелей, которые путались в показаниях; с теми, кто пытался не говорить плохо о папе, тут же грубо пресекали. Я, 12-летний ребёнок, и то понимала, что идёт намеренное оболгание. Папа сидел молча, на нас с мамой не смотрел и внимательно слушал всех. Наконец, ему дали слово. Как он говорил! Ораторский талант! Об этом мы не догадывались. Он убедительно доказывал ложь, клевету, искажение фактов лжесвидетелями. Адвоката не было. Оказалось, он понял, что «дело сфабриковано» настоящими врагами советской власти, и просил папу обойтись без него, т.к. у него семья, тоже трое детей, что иначе его ждёт судьба папы – тюрьма. И папа отказался от защитника. Он выступал с достоинством, убедительно, но физиономии судей были каменными. Огласили приговор: 25 лет по статье 58 (враг народа), с поражением в правах на 5 лет (то есть без права голосования), без права занимать руководящие должности (ещё 5 лет), без права проживания в крупных городах Советского Союза (тоже 5 лет). У мамы не было сил что-либо произнести, она была в обмороке, но врача не стали вызывать, мимоходом бросили: «С ней дочь». Как мы шли обратно – один Господь видел. Мама то кричала, то теряла сознание, я тащила её на себе, она падала, я ложилась рядышком и шептала: «Мамочка, пойдём, нас ждут наши детки маленькие, они, наверное, голодные и без нас не кушают, они нас ждут». Я гладила её личико, целовала щечки, ручки, пока она не приходила в чувство. Снова шли, снова всё повторялось. Нас встретили Боренька и Коленька. Они всё поняли, не задавая вопросов. Мы с Борей дотащили маму в нашу темницу – подвальную «квартиру» тёти Шуры. А ночью нам подкинули одежду, еду. Кто – не знаем, никто из соседей не признавался, да это было бы для них опасно. Рядом с нашей землянкой в доме из самана жила семья Кобзевых: простые, работящие, скромные, добрые люди. С их дочерью Шурой мы подружились, даже на память сфототографировались. Она мне в карман всегда что-нибудь старалась положить: булочку, конфетку, огурчик.
Полночь, 27 апреля 2016 года. Пора перевести дух, снова ком в горле, слёзы не видят буквы. Сын мой спит, значит, не увидит моего состояния. И Слава Богу! Иначе тоже расстроится.
Продолжу двумя эпизодами из жизни папы – политзаключённого. В тюрьме постоянно меняли кучеров из заключенных, которые должны были привозить хлеб в лагерь. Не довозили, приворовывали, понятно, что от голода. Кто-то из начальства решил доверить это дело папе. Так
