Над кроватью висели несколько фотографий. Новые рамки выделялись своей аккуратностью на фоне выцветших и кое-где вздутых обоев, а чёрно-белые фотографии были старыми, с заметной зернистой структурой. Стёкла немного бликовали, и Маша подошла поближе. Упёрлась коленом в край кровати, чтобы лучше их рассмотреть. На одной, по всей видимости, бабушка и дед Люськи – простые уставшие лица с резко очерченными скулами и тенями под глазами. Фотография родителей со свадьбы – привычный постановочный кадр, где жених и невеста напряжённо смотрят в камеру. Сейчас уже так никто не снимает – в моде гламур, яркость и презентабельность. А вот – фотография Люськиной матери во время беременности – словно другой человек! Даже сквозь дымку плохого качества снимка заметно, как светятся её глаза, и какая она красавица – те же скулы и великоватый рот, как у её отца, широкие тёмные брови, как у матери, длинные чёрные волосы и тонкая фигура – было что-то в ней необыкновенно притягательное, отчего хотелось смотреть и смотреть, задумываясь о быстротечности и безжалостности времени…
На противоположной от окна стене – резная полка, явно сделанная Люськой. Завитки тщательно выпилены и ошкурены, кое-где ещё видны следы простого карандаша, которым Люсьен делал пометки. От полки пахло деревом. На её поверхности скопилось много всякого добра – книги, инструменты, безделушки, каменная фигурка рыбки с золотыми плавниками, покрытая слоем пыли так плотно, что глаз её почти не было видно. Маша щёлкнула рыбу по носу и легонько дунула на неё.
– Пошли уже, – Люська стоял в дверях и моргал своими светлыми ресницами, держа в руках половник.
– Ты про эту картину говорил? – Маша посмотрела на небольшой пейзаж, висевший сбоку от полки. Берёзовая роща – хоровод тонких стволов в предзакатной дымке. – Красиво…
– Ну, – согласно кивнул Люська.
Маша попыталась рассмотреть в углу подпись, но она была так мала, что пришлось бы снять картину со стены, чтобы различить буквы. Но раз Люська говорит, что это работа Николая Августовича, значит так и есть.
Люська накрыл на стол, разложив на тарелке зелёный лук с белыми головками и тоненькими стрелками, несколько мокрых редисок, пушистый укроп и крупно порезанные ломти серого хлеба. Рядом с пузатой деревянной солонкой поставил банку «Русской» горчицы, и сразу же густо намазал ею хлеб. Над глубокими мисками со щами поднимался густой пар. Закинув полотенце на плечо, Люська хлопнул в ладоши и пододвинул Маше табуретку.
– Так-то сюда ещё яйцо надо, но я утром его съел, – извинился он. – Кабы знал, что гости будут! Садись! Ещё сметана, –