лекции, затрагивая многочисленных, прошедших через историю философии моралистов. А он уже очень давно не может поступать так, и конечно – не сможет до конца дней. Ведь это то же самое, что губить и разрушать, словно бы отрицать себя, а не строить и утверждать себя как личность – он давно понял. Он давно почувствовал это в опыте, через боль нравственного потрясения и словно бы осквернения себя, а еще понял, что святость и чистота мира его жизни и судьбы – это в первую очередь чистота и правда отношений с другими людьми, особенно с теми, которых он наиболее близко к себе подпускает… А отнестись к другому человеку как к вещи, пренебречь правдой и осмысленностью чувств к нему, перестать этого от себя требовать – это против себя же и преступить, себя самого в конечном итоге и разрушить. Это не менее нравственно мучительно и разрушительно, чем позволить отнестись безлично и как к вещи к самому себе, дать использовать себя. Да один раз позволь отнестись так к себе – и поймешь, как же грязно, преступно и безнравственно поступить подобным образом с другим человеком, даже если он этого не чувствует! Один раз ощути боль и унижение от этого, пойми сам, что должен почувствовать в таком же случае другой человек, и совершать такие поступки станет для тебя адской нравственной болью, настоящим разрушением и осквернением себя, то есть чем-то совершенно не допустимым! Да что там говорить! Вообще очень трудно встретить нравственного, способного на правду и осмысленность чувств человека, с которым можно было бы разделить себя в главном – в стремлении к подлинной и творческой, согласной с совестью жизни. В пронизывающих душу муках и борениях, на которые обрекают как раз совесть, разум и свобода, настоящность отношения к творчеству, к жизни и смерти. Очень трудно встретить человека, который бы горел настоящими муками и стремлениями, борениями и порывами в душе, смог бы вызвать этим чувство любви и желание соединить с ним судьбу и жизнь, само ощущение, что это возможно. Очень редко дано встретить в человеке настоящую личность. А уж тем более – трудно встретить женщину, в которой бы всё это было, отношения с которой поэтому были бы не мукой лжи и необходимости, а счастьем любви и близости, свободы и разделенности, осуществления себя. Отношения с женщиной – такие же человеческие, призванные быть личными, нравственными и ответственными отношения, как и любые другие. Они должны быть такими даже более иных, ибо в них близость людей, их слитность жизними, душами и судьбами должна быть самой последней, наиболее глубокой и полной. И беда как раз в том, что власть социальной и природной необходимости, цепи различных условностей и меркантильных целей, наиболее лишают отношения мужчины и женщины нравственной правды и возможности быть тем, чем они должны. Это сейчас, глубокий и серьезный философ, многие годы искушенный в познании себя человек, он формулирует так строго и ясно.
