Человек в темноте. Дмитрий Рождественский

откладываю телефон. Теперь нет нужды выбирать между двумя сценариями хода событий: своим звонком я решил вопрос в пользу второго варианта. Есть время, чтобы привести себя в некоторый порядок. Я должен по крайней мере не выглядеть субъектом после попойки, от меня, разумеется, не должно пахнуть перегаром. Это не проблема: чуть позднее выйду в лавку и куплю «антиполицай». Чистка зубов, холодный душ, бритье, еще кружка крепкого кофе. Потом прибраться в квартире, убрать со стола, пропылесосить, стереть вековую пыль с полок. Отличный повод привести жилье в божеский вид, другого могло бы и не быть еще долго. Прием в воскресенье, в священный выходной? А почему бы и нет, черт возьми. Мой рабочий график уже аннулирован, мне теперь безразлично, воскресенье на дворе или понедельник. Может быть, она окажется интересным случаем. Или просто интересной женщиной, или интересным человеком. Тем более что я все равно не знаю, чем занять, как убить этот день.

      Мне почему-то не дает покоя одна история. Она может показаться мистической, неправдоподобной, но я ручаюсь за ее достоверность – поскольку в некотором смысле сам был ее очевидцем. Суть вот в чем. У меня был одноклассник, больше тридцати лет назад, просто одноклассник, не друг, даже близким приятелем я бы его не назвал. После школы мы встретились случайно, буквально столкнувшись на улице. Это случилось, когда нам было уже лет по сорок или около того. Он рассказывал о себе, как обычно рассказывают: работаю там-то, женился, развелся, опять женился, сынишка от первого брака. И недавно он купил квартиру, рядом с углом Обводного канала и Измайловского проспекта. Что называется, убитую, а оттого по абсолютной дешевке. Дом девятьсот четвертого года постройки, квартира успела сменить несколько поколений жильцов. Затеял, как положено, капитальный ремонт. И начались сюрпризы. Когда строители меняли пол, вскрыли старые доски, и под ними обнаружилась сломанная пополам офицерская сабля с позолоченной рукоятью. Эфес отдельно, клинок отдельно. Знатоки объяснили, что в восемнадцатом году офицеры царской армии ломали оружие, прежде чем спрятать его от матросских обысков: с одной стороны, не подчинялись приказу о его поголовной сдаче, с другой – даже если оно будет найдено, то, по крайней мере, не попадет невредимым в руки врага. Такой вот кодекс чести. Дальше – больше: ремонт дошел до стен, стали снимать наслоения обоев, почти полуторасантиметровой толщины. Стены были оклеены газетами. Брежневских времен, под ними хрущевских, под ними сталинских, начала пятидесятых. Наглядный урок истории. В конце концов обнажился последний слой: «Петербургские ведомости» тринадцатого и четырнадцатого года. Кирпичная кладка под ним была исклевана, будто оспинами, пистолетными пулями: мой одноклассник лично выковырял из воронок около двух десятков сплющенных, исковерканных комочков свинца. И, поразмыслив, нашел объяснение. Здесь в старые времена квартировали гвардейские роты, улицы, что нынче зовутся Красноармейскими, от Московского до Лермонтовского проспекта, именовались Ротами: Первая Рота, Вторая и так далее. Должно быть, квартиру эту когда-то