– Я так выразился, поскольку сам себя чувствую именно психом.
– Зря вы так думаете, господин Кеин. Вас насторожило средство от тараканов в ресторане, и позвольте заметить, что в таком случае ваши проблемы решаемы.
– А разве психа не может вывести из себя каждая мелочь? – спросил он.
Маттео не ответил сразу. Закончив с протиранием, он спрятал тряпку в карман халата, повернулся к Солу, и, опершись о холодильник, скрестил длинные жилистые руки на груди.
– Но вы не псих, господин Кеин.
– Это радует, – усмехнулся Сол.
– Вы, как раз, ярко выраженный представитель человека, заблудившегося в своем собственном мире. А мир собственный – это ад. Это всегда ад, если бродить по нему с излишним интересом. Заглядывая во все закоулки, убирая паутину из всех углов, разговаривая там с каждым незнакомцем и соглашаясь пропустить с этими незнакомцами по паре рюмок.
– Разве в мире собственном могут быть незнакомцы?
– Их там гораздо больше, чем в мире внешнем, господин Кеин.
Сол усмехнулся.
– А другие, которые сейчас вместе со мной находятся в усадьбе? Есть психи среди них?
– Я не сплетник и не психиатр, – покачал головой Маттео, глядя на Сола в упор. – Меня не интересует чужая судьба, и я не стану копаться в чужом грязном белье.
– Вы зря так плохо думаете обо мне, Маттео, – покачал головой Сол. – Я тоже не испытываю страсти к сплетням, не обращаю на них внимания, так как нередко становился их жертвой, и всегда обхожу их стороной. И свидетельством тому мое стремление узнать вас лично.
Откровенность Сола вызвала на лице Маттео еще одно подобие улыбки.
– Внешний мир – это самый благодатный дар, господин Кеин. И я счастлив каждому рассвету и закату в этом мире. Счастлив просто сознавать себя его частью, счастлив приносить людям пользу. Да, пусть я простой служащий в отдаленной усадьбе, но только здесь я и смогу быть счастливым. Мой собственный мир – это проклятье, о котором никому не следует знать, и здесь истинную правду о нем знает только доктор Майер. Могу вам сказать только одну вещь, понимание которой может вам помочь в будущем: тот ад, который я нашел в себе, для меня неотличим от ада всеобщего, от ада религиозного, понимаете меня, господин Кеин? Мой ад и ад для всех – это одно и то же. И если вас когда-нибудь постигнет подобная ассоциация – горе вам.
– Спасибо, я учту.
Маттео кивнул, затем вынул из отверстия между плитой и холодильником большую разделочную доску и бросил ее на пол.
– У вас есть дети, господин Кеин? – спросил Маттео, снимая со стеллажа топор и ножовку.
– Нет. А у вас?
– Нет.
– А почему вы спросили о детях?
– Просто… живя здесь практически безвылазно, я почти забыл, как они смеются, как играют,