Бобби и моя мама отлично ладили. Бобби изучала политологию, что вызывало у матери уважение. Серьезное образование, говорила она, косясь на меня и приподнимая бровь. Мама симпатизировала социал-демократам, а Бобби в то время, кажется, считала себя анархо-социалисткой. Когда мама приезжала в Дублин, они с удовольствием спорили по мелочи о Гражданской войне в Испании. Порой Бобби оглядывалась на меня: Фрэнсис, ты же коммунистка, могла бы и поддержать. А мама смеялась: она-то?! С таким же успехом можешь у чайника помощи просить. Она никогда особо не интересовалась моей общественной и личной жизнью, и это устраивало нас обеих, но когда мы расстались с Бобби, мама сказала «ужасно жаль».
В субботу она встретила меня у поезда, и мы весь день провели в саду. Горячий воздух окутывал недавно постриженный газон – ад для аллергика. Нежную ткань неба длинными стежками прошивали птицы. Мама полола сорняки, я притворялась, будто помогаю, а на самом деле просто болтала. Я неожиданно обнаружила, что с огромным воодушевлением рассказываю про новые знакомства – про всех редакторов и писателей, которых встретила в Дублине. Я стянула перчатки, чтобы вытереть пот со лба, и обратно так и не надела. Спросила у мамы, не выпить ли чаю, но она словно не услышала. Я уселась под кустом фуксии, обрывала с него цветки и снова говорила про знаменитостей. Слова так и летели с языка. Я и не знала, сколько всего мне хочется рассказать и что рассказывать будет настолько приятно.
В конце концов мама стянула перчатки и опустилась в садовое кресло. Я сидела скрестив ноги, разглядывая носки кроссовок.
Похоже, эта Мелисса вскружила тебе голову, сказала она.
Разве?
Она тебя познакомила с кучей людей.
Бобби ей нравится больше, сказала я.
А ее мужу нравишься ты.
Я пожала плечами, мол, не знаю. Облизала большой палец и принялась оттирать засохшую землю с кроссовки.
Они ведь еще и богаты? – сказала мама.
Ну да. Он из состоятельной семьи. И дом у них очень славный.
Вот уж не думала, что тебя прельщают пафосные дома.
Эти слова меня задели. Я продолжила оттирать кроссовку так, словно не уловила ее тон.
Я не прельщаюсь, сказала я. Просто рассказала, что у них за дом.
Для меня все это какое-то безумие. Зачем этой женщине в ее-то годы тусоваться со студентами?
Ей тридцать семь, не пятьдесят. И она пишет о нас статью, я же говорю.
Мама встала с кресла и вытерла руки о льняные рабочие штаны.
Да уж, ты выросла совсем не в славных домах Монкстауна.
Я засмеялась, и она протянула мне руки, чтобы помочь встать. Руки у нее были большие и бледные, не как у меня. Они многое умели, в отличие от моих, и моя ладонь легла в них так, словно ее нужно починить.
С папой встретишься вечером? – сказала она.
Я убрала руку и сунула в карман.
Может