«Божья воля».
«Ага! Зачем же?»
«Чтобы обрести спасение».
«Если ты желаешь обрести спасение, чадо возлюбленное, то не должен верить в то, что ты Ванапаган».
«Но я же и есть он».
«Ванапагану не обрести спасение, чадо возлюбленное».
«А если вочеловечится?»
«Если вочеловечится, то и верить должен в то, что он человек».
«Но если я и есть Ванапаган…»
«Ты должен поверить в невозможное, тогда и обретёшь спасение».
«Я верю, что обрету, а иначе не попасть людям в ад».
Из этого пастор не понял ни черта, а потому с любопытством спросил:
«Как так, чадо возлюбленное?»
«Пётр сказал».
«Что этот Пётр сказал?»
«Пётр сказал: грешен человек, не хочет стать праведным, и не может им стать, настолько он грешен – хочет, но не может, а быть может и не хочет. Силы небесные пожелали узнать – хочет или не хочет, может или не может. Оттого сказал мне Пётр, когда я пришёл за душами: больше не получишь. Если хочешь ещё получить, сойди в образе человека на землю и попытайся, сможешь ли ты обрести спасение. Если сможешь, тогда и человек может, а только не хочет. А если не сможешь, тогда и человек не может, хотя и хочет. И если он может, но не хочет, то отправим мы его к тебе в лапы в самое Пекло. Но если он не может, а хочет, то дорога ему в Царствие Небесное. И ты больше душ ни вот столечко не получишь. Таков Пётр. И тогда пришёл я на землю, чтобы обрести спасение».
От рассуждений Юрки пастор надолго онемел. Наконец, он сказал:
«Но, чадо возлюбленное, что будет тогда с искуплением30?»
«Пётр сказал – это боле не в счёт».
Пастор опустился на стул. Ему, тому, кто верил, что юродство есть якорь благодати, нравилось в своё время посещать больницы душевнобольных. И там он встречал людей, считавших себя кто Сыном Божиим, кто китайским императором, стогом сена, курицей-наседкой, мусорным ящиком, ветром или ничем. Но Ванапагана он не встречал доселе ни в сумасшедшем доме, ни на воле. Лютер и прочие отцы церкви были счастливее его, они стояли с Лукавым лицом к лицу. Но теперь и у него самого настал этот торжественный момент: перед ним сидел живой Ванапаган. Лишь об одном жалел пастор: почему в мире – ни у него самого, ни у других – не было этой глубокой, незыблемой веры, что позволяла бы принимать вещи такими, какими они представляются для наших чувств. Почему всегда и везде гложет нашу грудь червь сомнения, так что мы вынуждены непрерывно и неумолимо всё тщательно взвешивать! Почему не может он принять этого здоровяка за настоящего Ванапагана, а считает его лишь кандидатом в сумасшедший дом! В какое жалкое ничтожество превратились мир и человек! Да и в нём сейчас не было иного переживания перед живым Ванапаганом, кроме некоего опасения – что будет, если на сидящего напротив мужика накатит приступ ярости. Но, слава Богу, между ними стоял письменный стол с книгами, а за его спиной, в паре шагов, дверь. Поэтому он сказал Юрке довольно спокойно, хотя сердце в груди