Меня Василий Павлович недолюбливал. Во-первых, он во всем следовал политике государства, в том числе и неприкрытому антисемитизму, а, во-вторых, не мог простить унижения, нанесенного моим Папой. В период проживания Митьки у нас, Палыч решил перекрыть сыну возможность «эмиграции», поговорив серьезно с моими родителями.
Папа отличался немногословностью, чеканным построением фраз и не любил затяжных телефонных разговоров. Чтение лекций в заводском филиале Университета Марксизма-Ленинизма было одной из его партийных нагрузок. Выслушав напыщенную тираду про отбившегося от рук и ни в грош не ставящего заслуги своего орденоносного и заслуженного родителя подростка, которому потакают несознательные граждане, Папа одним предложением умерил пыл звонящего: «Необходимо правильно воспитывать подрастающее поколение в лучших традициях Ушинского и Макаренко на примерах великих сынов нашей Отчизны, чтобы не было стыдно и больно впоследствии!». Палыч не нашелся, что ответить на данный постулат по существу и попытался решить вопрос начальственным криком. Папа вежливо попрощался и положил трубку. Узнав по закрытым каналам о неприкасаемости оппонента, Василий Павлович «затаил в душе некоторую грубость11».
Периодически в «образцовой» семье наступало перемирие, и Митька возвращался в отчий дом. Но идиллия, как правило, длилась недолго, до очередного принципиального спора. В запале Палыч применял запрещенный прием: «Ты за свои наркотики готов задницу подставить!». Естественно, после таких слов удержать воинствующего гомофоба12 «Нильсона» от мордобоя не мог никто.
После очередной отлежки сына в «15-шке» Палыча понизили до второго секретаря Советского РК КПСС, и он понял, что дальнейшее совместное проживание весьма чревато. Спустя небольшой период проверенный номенклатурный кадр восстановили в прежней должности, и в Олимпийский год он отвечал за возведение спортивных и сопутствующих объектов. Справился Василий Павлович с поставленной задачей вполне успешно, за что был награжден Орденом Ленина. На гребне успеха, воспользовавшись удачной ситуацией, отец, наконец, сумел разрешить наболевшую проблему и улучшил собственное жилищное положение за счет отселения сына-бунтаря.
По полупустым улицам летней Москвы мы домчались до новостройки в одном из Тишинских переулков за полчаса. Дом выглядел незаселенным – Митька