Был и другой повод. В то время готовилась постановка «Орленка»[97], и я сделал эскизы большей части костюмов, в частности белоснежного костюма Сары Бернар с шарфом, завязанным на талии, – именно в этом облике ее персонаж стал легендой. Мне приходилось часто встречаться с мадам Сарой Бернар, и однажды вечером я счел себя вправе зайти на репетицию «Орленка». Воспользовавшись темнотой в зале, мы с другом проскользнули в партер. Вокруг нас сидели какие-то завзятые театралы, но я не мог разглядеть их лица. Мы прослушали целый акт пьесы, в то время еще не известной никому, и когда началась сцена битвы под Ваграмом[98], с марширующей армией, которую изображали всего несколько статистов, я повернулся к своему другу и тихим голосом сказал, что этот жалкий парад просто смешон. Мое замечание было услышано и, как я потом узнал, учтено. Но это обнаружило мое присутствие. Репетицию прервали и доложили Саре Бернар. Месье Ростан[99] выразил ей свое возмущение: подумать только, в зал пробрались посторонние! В свою очередь мадам Сара Бернар посетовала месье Дусе на мою нескромность, и это стало одной из причин постигшей меня опалы.
Но меня тревожила только одна мысль: я огорчил человека, чье мнение было так важно для меня, я упал в его глазах.
К счастью, мне стало известно, что он не в обиде, и впоследствии я смог не раз убедиться в том, что он сохранил ко мне доброе отношение.
III. В армии
Два месяца спустя настало время выполнить долг перед отечеством, и я почти на год отправился на военную службу. Вообще говоря, срок службы тогда составлял три года, но имелись льготы, например для кормильцев семьи, учащихся некоторых институтов. Мне как бывшему студенту Института современных восточных языков – там изучали новогреческий, тамильский, хинди, мальгашский, яванский, арабский – срок службы сократили до десяти месяцев. Для меня это стало тяжким испытанием, и неудивительно: я уже приобщился к миру роскоши и элегантности, а теперь попал в серый и унылый мир военных.
Когда я прибыл на место службы в Руан, меня поместили в казармах возле Марсова поля. Я выбрал койку поближе к двери, чтобы создать иллюзию свободы. Тогдашние кровати были сделаны из трех досок, уложенных на металлическую подставку. Спал я хорошо, но в первое же утро, когда в половине шестого, еще до рассвета, меня разбудил звук рожка, первая мысль была о матери и доме, о тканях, платьях и моих мечтах, с которыми мне пришлось расстаться.
Я сразу же понял, насколько бессмысленна армейская жизнь. Поскольку моя койка была первой в ряду, в тот день наступила моя очередь зажигать свет и подметать помещение.
Капрал крикнул: «Дневальный, зажечь лампу, подмести под койками и принести воды!» Я вежливо заметил, что лампы в помещении уже нет, но капрал прослужил два года, поэтому ответил: «А мне плевать! Зажечь лампу!»