Он взял её за руку – вот завёл привычку! И осторожно, но крепко сжал её пальцы. Остатки её воли и самообладания скорчились в агонии, словно клочок бумаги в пламени свечи.
– Это не обсуждается, Нина, – в его мягком голосе вдруг что-то упруго звенькнуло. – Так когда?..
– Послезавтра, – выдохнула она, тихо ужасаясь тому, что говорит.
– Отлично. Во сколько? Где?
– К… одиннадцати… Давай здесь же…
О, святые небеса!..
– Захвати с собой старые джинсы или брюки. Верх тоже какой-нибудь простенький. И бейсболку или плотную кепку.
– Что?.. – совершенно растерялась она. – Зачем?…
Григорий загадочно и, как ей показалось, слегка снисходительно улыбнулся.
– Это ты узнаешь послезавтра, – Он снова легонько сжал её пальцы. – До встречи, Нина. Береги себя. И спасибо за чудесный день.
Пройдя несколько шагов, он легко развернулся на ходу, и улыбка снова озарила его лицо.
Он помахал ей и скрылся за углом.
Она стояла как истукан, с трудом приходя в себя. Долго смотрела вслед, борясь с желанием броситься за ним. Без его улыбки стало холодно и пусто, словно посреди лета дохнуло зимней стужей… И со страшной силой вдруг захотелось лечь на асфальт, как тогда, в их первую странную встречу, раскинуть руки и раствориться в пламенеющих небесах, расчерченных грациозными силуэтами ласточек. И позволить свободно течь жгущим веки непролитым слезам.
Она только сейчас осознала, что даже не попрощалась с Григорием.
Глядя в небо, она медленно подняла руки и прижала холодные ладони к пылающим щекам.
– Батюшка Алексий… Я, кажется, влюбилась, непутёвая…
Вечерний свет переливался мягко, впитывался в ничего не соображающий мозг.
Нестерпимо хотелось лечь… Раскинуть руки…
Что же теперь делать?.. Подскажи, ты один меня понимаешь… лучше меня самой.
Молчали небеса, погружаясь в близкую ночь. Вяло шелестела истомлённая солнцем листва. Цвиркали ласточки. Дома ждала сердитая донельзя мать, и потихоньку беспокоился папка. Она слышала их беспокойство, словно назойливый мышиный шорох на задворках сознания…
Это была её привычная жизнь. А что будет теперь?..
«Может, только теперь твоя жизнь и начинается, дочка…», вдруг послышался ей тихий, такой родной голос. Она резко обернулась, но… никого. Совсем никого, только вдалеке на лавочке обнимается молодая парочка.
Она постояла ещё немного, с замирающим в робкой надежде сердцем.
Ничего. Только шелест листвы и ласточки в вечернем небе.
Она покачала головой, невесело улыбнувшись. Потом закинула на плечо сумку и потихоньку побрела домой.
Глава 5
Конь смотрел на неё темным выпуклым глазом, выгибал, играясь, гордую лебединую шею, и под глянцево-чёрной шкурой буграми перекатывались литые мышцы. От него остро и волнующе пахло, широкое,