Что где угодно в ней добуду чувства.
И вечно будут мне они принадлежать!
Она кричала очень громко, но не долго.
Я разорвал ей грудь, раздвинуть её ребра
И замер, лишь на миг. Сначала
Я подумал, это красное, что все залило мне и ей,
Потом на землю неохотно потекло,
И есть те чувства, что она таила. для другого.
Но я ошибся, потому что не почувствовал тепла в ответ,
Когда губами притянул немного капель.
Одни обида, злоба и досада.
Она уже их отдала, вдруг понял я.
Ведь даже в этой трепетной вещице,
Что из груди достал я,
Была лишь влага красная, чужая.
Незнакомец резко опустил голову и стукнулся макушкой о прутья, свистяще всхлипнул.
Заключённый вжался в угол.
– Она лежала молча – белая луна.
Я порыдал немного над своей обидой.
Потом потребовал ответа… или извинения.
Готов простить был я, смягчившись после злости.
Но ей со мною не хотелось от чего-то говорить.
Она смотрела в небо безотрывно,
Как будто бы желая улететь…
Тогда во мне вскипела ярость дико.
Не должно игнорировать поэта!
Я на лицо ей сыпал оплеухи,
Они звенели, отражаясь от земли.
Я бил её и проклинал все чувства. И над ней
Поклялся, что отыщу в любой другой
Прекраснейшее и светлейшее из них,
И силой заберу себе,
Чтоб пустоту души своей поломанной заполнить.
В душе должно быть чувство?
Отвечай!
К заключенному обратился яростный взгляд, горящий красноватым, серый рот шумно вбирал воздух
– Конечно, – пролепетал заключённый.
В его голове вскрылась историческая хроника о маньяке-убийце 18-го века. Но этого не могло быть. Его казнили в Тауэре двести лет назад. А он… Где он сам? Все выглядело старым, где-то закапало, везде завоняло тухлым.
Вкрадчивый голос у решётки:
– Они не поняли меня. Закрыли тут.
Им не известны чувства и искусство.
А я теперь всю правду знаю. Нет
На свете ни в одной груди того, что я искал.
Там только плоть ненужная и влага.
Голова незнакомца опустилась слишком низко.
– Ведь плоть не важная, поэтому её все рубят.
А может быть, они во мне искали тоже?
Он широко улыбнулся. Снял с плеч за волосы голову одной рукой, а другой залез в образовавшуюся дыру.
Губы на голове зашевелились:
– Да нет там ничего! Все вынули.
Иль по ветру всё разлетелось, когда бросили меня, вернее, нас
Под стены Тауэра мёрзнуть, становиться прахом.
Но я не успокоюсь! Пока хоть где-то в этом мире
Не отыщу любое, даже маленькое, чувство.
Могу я посмотреть
И у тебя?
Голос