Люди массово пока что на улицу не показывались. И по тонкому слою нетронутого мокрого снега Федя увидел, что даже почтальон со своей тележкой не дошел еще до больших домов рядом с автобусной остановкой. И дворники пока что спали.
– Значит, я сегодня – первый! – подумал Федя и улыбнулся. – А то! Как никак, а на свидание еду. К девушке! А не абы куда!
– Впрочем, серьезнее надо быть! – себя же самого он урезонил, – Ричард ты там или кто? Не забывайся! На работу едем!
Автобус появился из-за горки неожиданно и, скрипя тормозами, перед самым носом у Феди раскрыл дверь, приглашая поторопиться.
Федя вскочил на ближайшее сиденье. Чтобы согреться, поднял воротник, закрыл нос шарфом и приготовился к дальнейшим событиям. Через десять минут пути Федю крайне изумило то, что водитель вообще вез пассажиров без остановок. И порядочно укатил от центра города. Пошла зона частных домов, сосновых перелесков. Федя вглядывался в темное стекло, пытаясь узнать местность. В автобусе люди ехали смирно, никто ни к кому не приставал, а он решил возмутиться. Войдя в то состояние, которое он испытал в Хойму, в уме своем стал провоцировать гнусные желания и побуждения, а они, как назло, тут же становились реальностью. Ему захотелось скандала. Он закричал:
– Что здесь происходит? Кто-нибудь понимает, что здесь происходит?
Оказалось, Федино беспокойство никого не задевает и не смущает, и не доставляет никому неудобств, а ему стало плохо. И еще больше недоумение настигло его, когда он представил, что автобус вообще едет не туда, куда нужно. Федя опять отчетливо и громко спросил сидевших в полудреме и некоторых стоявших рядом с ним пассажиров:
– Вы что? Сговорились?
Полусонные люди не обращали на него внимания. За исключением двоих-троих, посмотревших на Федю сочувственно и без укоризны. И Ричард готов уже был вспылить и вспомнил: точно так же терпели его выходки в Хойму. «Что ли дать кому-нибудь по морде? Порвать им что-нибудь?» – подумал Федя в расстройстве.
И как в прошлый раз, он не находил себе противодействия. Получалось, что автобус ехал сквозь жизнь, он сам был ее подвижной частью – как ум и сознание Чоки, то есть Феди чиканутого, Ричарда бесстыжего. И во всякой детали и всюду им просматривалась взаимосвязь. И видно было, что еще одни никелированные поручни и кожаные сидения есть также за автобусом, как бы сращенные с ним близнецы: там, в темноте, они отражались стеклом и были самостоятельными, и растворялись в темноте, а мир что снаружи, что внутри был всегда постоянным, но в нем всегда что-то двигалось. По обе стороны. Возможно, это было чье-то сознание.
И в автобусе, который отражался за стеклами, также сидели полусонные люди. И Федя подумал, что они больше тех людей, что сидели с ним сейчас рядом, больше тем, что чище и умнее,