– Здесь русский дух, здесь жизнь кипит родная, – наслаждая взор русским ландшафтом, мысленно пропел Корнелий Андреевич, и вдруг неожиданно резко даже для самого себя, тоже мысленно, воскликнул. – Глупец! Потерял столько времени! Машенька, верно, совсем уж извелась, а Настенька… доченька… глазки проплакала, меня… своего непутёвого папеньку дожидаясь, – и горестно, – э-хе-хе! Время, времечко!
Вынув часы из кармана, Федулов открыл их крышку и посмотрел на циферблат.
– 16.28. Всего три минуты, а как будто пролетел целый час. Пожалуй, надо отвлечься от мыслей по дому, иначе можно сойти с ума, – сказал себе Корнелий Андреевич, но тщетно, – мысли о доме и семье не желали затихать в его голове.
Ещё вчера Корнелий Андреевич Федулов гулял по улицам Варшавы, восхищался её великолепием и величественной архитектурой, видел нарядных паночек и их важных маман, и вот уже русская земля. Год назад покинул Корнелий Андреевич Петербург, ещё несколько часов езды на поезде, затем полчаса на извозчике и перед ним предстанет дом, в котором его ждут жена и дочь. Немногим менее восемнадцати часов езды от Варшавы до Петрограда, но как неимоверно долго тянулись тринадцать из них для доктора ботаники Федулова, предстояло вытерпеть ещё четыре часа 40 минут и милый сердцу город, воспетый великими поэтами отечества, предстанет перед ним во всём своём торжественном величии. Петроград будет наслаждать его взгляд прекрасными дворцами, широкими прямыми проспектами и изящными мостами, переброшенными через каналы города, но главное – он увидит милую жену Машеньку и дорогую доченьку Настеньку.
– Поди, уже и папеньку своего забыла, родненькая моя, – взгрустнул Федулов. Что европейская роскошь? Она бледна на фоне скособочившихся хибар родных русских деревень, – думал Корнелий Андреевич и слёзы невольно накатывались на его глаза.
Сегодня нищета русских деревень была ему дороже всех богатств мира. Сегодня он ехал домой из длительного путешествия, растянувшегося на долгий год работы, – восемь месяцев в полях и горах Европы в поисках новых, ранее неведомых науке растений и четыре месяца тревог в Варшаве.
В купе кроме Федулова на своих местах сидели ещё два господина. Напротив, – на лавке у окна сидел тучный мужчина