– Давайте, приведите меня к отцу.
Отец лежал на кровати, глядя в потолок. Он проснулся, но каждое раннее утро глядел в пустоту, собираясь с мыслями. Он называл это время «прихорашивание головы», когда ты настраиваешь ум на нужный лад перед рабочим днём. Рядом с ним лежала спящая жена – моя мама. Даже во сне она оставалась красивой и привлекательной, в то время как некоторые женщины храпели с открытым ртом.
Я приблизился к их кровати. Проводники, нашедшие меня в разваленном лесу, ждали у входа в индейскую палатку. Я подошёл, и губы мои шевельнулись против моей воли. Я планировал полюбоваться родителями две-три минуты и приступить к делу, но рот не слушался:
– Пап…
Отец вздрогнул, вскочил с кровати и посмотрел на меня огромными, гигантскими глазами.
– Это ваш сын… – сказали проводники у входа. – Вождь, он единственный выживший в испытании. По праву он может считаться мужчиной.
– О боже… неужели это сон? – сказал отец.
– Хватит, папа, нести бред, – ответил я и обнял его.
Слёзы полились на его плечо, и в груди у меня заколола боль, усиливавшаяся, когда отец тоже зарыдал и обхватил меня немощными руками.
Его ладони, лежавшие на моей мокрой от крови спине, испачкались. Он почувствовал это, но не противился.
Проснулась мать, и она воскликнула с изумлением: «О Господи! Джигаго! Ты вернулся!». Она присоединилась к отцу и тоже обняла меня.
Я перестал плакать. Слёзы иссякли. Я посмотрел на них, потом взглянул на тело, алое, искорёженное от ран, порезов и гематом. Такое неестественное и ужасное. На нём останутся шрамы – вечное напоминание о испытании, где я изменился. И стал сильным.
Прошёл один год. За это время шаманы вылечили мои раны, но шрамы остались. Причём грубые и большие. Я сосчитал двенадцать штук на животе. А на руке нашёл семнадцать порезов, превратившиеся в мелкие полоски. Если я ходил с неприкрытым торцом, то многие всматривались на эти шрамы. Самый большой находился в области живота, в его середине. Именно туда вонзились рога глубже всех.
Меня переименовали из «Джигаго» в «Нокоу», что означается с индейского «лес». Я многое пережил в лесу, поэтому вождь сошёлся на этом варианте.
Я стал заниматься охотой, рыболовством. Меня спрашивали о самом испытании, и я с удовольствием, временами с неохотой рассказывал им эту историю. Почему с неохотой? Потому что кошмары прошлого могли вернуться.
Наше племя перекочевало на восток, потому что на восстановление нашего леса ушло бы минимум тридцать лет. Почва стала непригодной для выращивания овощей и зёрен, реки иссушились, пропала рыба, а дичь ушла в другие края.
Мои отношения с отцом нормализовались. Мы общались на многие темы, и я поддерживал его, не оставлял в беде, и он поступал также. Но во мне таилась обида. Почему он похоронил меня? Почему отказывался верить, что я смогу победить в испытании? Почему потерял надежду ещё перед испытанием, когда мы