– Замечательно! – похвалил меня старик, усаживаясь напротив и прихлёбывая свою порцию напитка. – И впредь давайте условимся: какие бы кошмары вас ни мучали по ночам, вы должны есть. Страшные сны выматывают почище, чем профессиональный спорт, и эту энергию нужно восполнять! Так?
Я с готовностью кивнул. После еды мне и правда стало легче, и мир обрёл чёткость очертаний, перестав быть похожим на сплошное размытое пятно.
– Тогда пройдёмте в кабинет. Расскажете всё подробно и по порядку.
Ефим Маркович заботливо, как тяжело больного, придержал меня за локоть, провожая в кабинет. Там он раздвинул плотные шторы, впуская в мрачноватую комнату серый свет зимнего дня, и мы устроились в глубокие кресла.
– Ну-с… – старик поёрзал, усаживаясь. – Рассказывайте, как вы довели себя до нынешнего состояния.
– В общем… Несколько месяцев назад моя мама попала в больницу. Рак. Вот…
Сперва мне приходилось совершать над собой усилие, чтобы подыскивать слова, но в какой-то момент дело пошло проще, и я поведал доктору свою историю более или менее связно.
– Не так давно… Ну, то есть как. Относительно, конечно. В общем, состояние моей матери стало быстро ухудшаться. Болезнь, знаете, как будто дремала некоторое время, копила силы… А потом нанесла удар. И, понятное дело, возросли расходы. Лекарства, сиделка…
– Простите, Виктор, – перебил меня сомнолог. – Глупый вопрос, но скажите, насколько поменялся уклад вашей жизни после этого… эм… события?
– Кардинальным образом, – усмехнулся я. – Пришлось переехать обратно к ней домой, сократить расходы по максимуму. У нас не было накоплений особенных, она бухгалтером работает… работала. Я – в небольшой фирме менеджер. Ничего выдающегося, в общем.
– Угу, угу… – старик покивал седой головой и пригладил мягкие волосы. – Нагрузка на вас возросла наверняка?
– Ну, конечно.
Некоторое время мы посидели молча, после чего Ефим Маркович деликатно кашлянул и уточнил:
– Вы сами как считаете, это как-то связано с кошмарами, которые вас мучают?
Я отвёл взгляд и потёр шею вспотевшей ладонью, подбирая слова. Старик терпеливо ждал, когда я начну говорить.
– Я сам не знаю. Возможно. Но почему именно в такой форме? То есть, я могу вот что понять: летние пейзажи, которые выворачиваются наизнанку – это, очевидно, моя жизнь до маминой болезни и после неё. Работа подсознания и всё такое. Но вот…
– Виктор? – моментально насторожился Ефим Маркович. – Что «но», Виктор?
Уткнувшись лицом в ладони, я глянул на своего собеседника через разведённые пальцы и проговорил глухо, но отчётливо:
– Я не всё вам рассказал. Есть в этих снах ещё одна… Одно… Одно чудовище.
– Так-так… – Ефим Маркович всем корпусом подался вперёд. В глазах его появился азартный блеск.
– Это… Я даже не знаю, как описать.