Убийство с продолжением. Виктор Юнак

комнату, где она уже ждала его с каким – то свертком в руках. Квартирка была маленькая, с пятиметровой кухней, зато двухкомнатная (в той комнате, где спал Достоевский, до своей гибели жила Вера). Тетка с дядей последние годы спали раздельно – дядя Миша стал сильно храпеть во сне и, чтобы не мучить жену, сам предложил ей переселяться на ночь в другую комнату. В теткиной комнате (немного большей, чем другая) обстановка была старая – одну из стен загораживала румынская стенка еще советских времен. Квадратный стол, стоявший едва ли не посередине комнаты. Зеркало-трюмо, прикрытое черной тканью, три стула и тумбочка в самом углу близ окна, на которой стоял телевизор, которому тоже было не меньше пятнадцати лет. В паре метрах от телевизора у стены стоял диван, на котором и спали сначала оба супруга, а затем одна тетка.

      Тетка сидела за столом, положив рядом с собой тот самый сверток. Когда Достоевский вошел в комнату, она пригласила его сесть рядом.

      – Вот, Илюша. Мишка велел тебе передать. Хотел, правда, лично, да не успел.

      Тетка подвинула к Достоевскому сверток и еще тонкую школьную тетрадку в линейку, почти полностью исписанную безобразным, неровным и крупным почерком. Явно мужским. Достоевский сразу глянул на тетрадь; перехватив его взгляд, тетка вздохнула:

      – Сначала хотел мне диктовать, а потом решил все сам написать. А ему трудно было, одышка страшная, потел чуть что. Сидеть толком не мог. Я уж подушки ему подкладывала да рубашки меняла…

      Тетка едва не заплакала.

      – Что это, теть Клава?

      – Завещание на тебя. Мне через полчаса снова на почту надо бежать, а ты читай. А в свертке этом то самое наследство и есть. Мишке сверток этот передал его отец, а тому – его отец. Со строгим приговором: не потерять, не уничтожить, не продавать. И так по наследству мужикам передавать до самого благоприятного момента. Из мужиков в нашем роду остался только ты. Мишка вот и подумал, что для тебя и наступил тот самый благоприятный момент… В общем, читай, касатик. А там как сделаешь, так оно и будет. Это уже на твоей совести. Я последнюю волю моего Мишки выполнила…

      Тетка расплакалась, встала, зашмыгала носом, пошла в ванную. Затем и вовсе ушла. А Достоевский сначала раскрыл сверток и увидел в нем пожелтевшие листы бумаги, исписанные выцветшими от времени чернилами еще с дореволюционными ижицами, ерами и ятями. Пролистав немного, он почувствовал, что у него бешено забилось сердце и задрожали пальцы рук. Он бережно завернул сверток и раскрыл тетрадку. Стал читать.

      «Дорогой мой племяш Илюша. Надобно мне было тебе все это раньше рассказать, да в личном разговоре. А я все оттягивал. Дак кто ж знал, что я так быстро скопычусь. Клавка мне говорила, что вызывала тебя, да ты не смог приехать. Я понимаю – работа. И потому на тебя не серчаю. Да и то сказать: пока, вот, пишу, значит – дышу, значит – еще живой. А сказать тебе надобно много. Первым делом – про нашу семейную легенду. Про то, стало быть, откуда мы стали Достоевскими. И это не причуды судьбы, мы с тобой на самом деле – прямые потомки нашего знаменитого писателя Федора Михайловича. Эта история передается из уст в уста наследникам по мужской линии нашего