– Грейс, – хочу сказать это как можно увереннее, но, как обычно, в моем голосе при ней слышится лишь хриплость и полушёпот. – Ты такая красивая, когда плачешь.
Она смущённо отвела взгляд и до того, как уйти, поцеловала в щеку на прощание. Я наблюдал в окно, как она вышла и среди моря цветов пошла к океану. Я любил её всем сердцем – такую, как есть, и, засыпая этим же вечером, вспоминал нежность её губ на своей щеке.
2 глава
Грейс
Океан, слизывающий песок под ногами. Железные обручи стиснули мою грудь ещё сильнее; по тропам, ведущим к берегу, пересекаю сад. Не могу сама себе поверить! Когда Дилан говорил, в его голосе слышались такая теплота, такая искренность. Но мой внутренний голос взывает к разуму.
Дни стоят ласковые. Солнце поднимается уже два часа как, и глядеть на восток не больно глазами. Теперь видны только три лодки; отсюда кажется, что они совсем низко сидят в воде и почти не отошли от берега. Тонкий аромат соли и свежести, и ещё, на удивление, католического храма и воска опустились на меня, словно туман на хрустальные, морщинистые скалы. Грейс, зачем ты поцеловала его? «Поцеловала в щеку», – напоминает подсознание. Судорожно, порциями вдыхаю воздух, оглядываясь на дом; но вот чувствую, что уведомление приходит на мой телефон. Наконец соглашаюсь с поступившим от Дилана предложением. Надо признать, что он безнадёжно привлекателен. «Богатые дамы знают, чего им остерегаться, потому что читают романы, в которых говорится о таких проделках» – слова Томаса Гарди. Так чертовски правдиво.
Дьявол! Майк наверняка содрогается от рыданий в эти секунды! А я договариваюсь о встрече с каким-то парнем! Мне нужно ехать обратно, ехать к дому. А гроздья пены всё зыблются жемчугом; гроздья гнева и тревоги. Деревья переминаются на побережье. Мне больно от того, что близким также больно.
***
Я обнаруживаю семейство в лабиринте отчаяния. Но душевная боль Кэррол (если страдания вообще есть у такой, как она) отступала день за днём, Майк же пришёл в разумное состояние лишь к похоронам в местной церкви. Казалось, черты лица священника, произносившего должные слова, вырезал скульптор, который в разгар работы устал и отбросил свой резец. Нечто такое подавленное и горестное отражается в высоких скулах, в темной щетине… Вот что бы чувствовали другие на моем месте? Я стою на лугу с величественными деревьями, но это кладбище. Запах смерти. Такой тонкий аромат штормового моря и сырости, запах старости и запах площади. Запах публичного дома. Всё это сочетается со слезами близких и покалывающей прохладой, вместе с полевыми цветами по дороге и скупым молчанием.
Ночь. Пробило двенадцать, теперь уже час. Теплота обстановки смешивается с языками сумеречного ветра с улицы, доносящегося от окна и развивающего тонкую, полупрозрачную тюль. Я специально