Вышел, одевшись в плащ. На улице шел парад, маршировали солдатики, самки или самцы, может быть, даже дети. Солнце светило так, будто все ему задолжали. Долги вставали над городом. Все ожидали туч.
– Как дела, молодежь, – крикнул Винсент в ухо старухе, – почем арбузы на рынке, где торговля детьми.
Женщина вспыхнула и сгорела. Пепел опустился между цветов.
– Я убийца, не может быть, я вышел в сеть, написал письмо девушке, она не ответила, а удалила страницу. Она повесилась, утопилась, выпила таблетки, порезала вены, выпрыгнула из окна. Теперь ей очень плохо, она болеет, чихает, кашляет, у нее высокая температура, ей хочется лежать и не двигаться, не мыслить, не чувствовать, а втягивать через соломинку сок. Банановый, апельсиновый, яблочный, виноградный, томатный и никакой. Из мяса, из груш, из вечности. Надо спасти ее, выломать топором дверь, рассыпать соль, сахар, перец, разбить окна, засорить туалет, включить воду, вынести компьютер, мозг, телевизор, яичную скорлупу, очистки картофеля, шелуху луковиц, гитару и настроение.
Сигарета пахнула шашлыком, мясом, проворачиваемым на углях, белком, сытостью, жаром. Винсент ощутил тепло. Он чувствовал себя высоко.
– Так низко я никогда не падал, у меня истоптанные ботинки, поношенные штаны, местами рваная куртка, дыры в карманах такие, что я не могу достать сигарет. Мелочь проваливается на глубину в тысячу метров.
Позвонила Татьяна. Ее голос звучал, как похоронный оркестр.
– Завтра я иду танцевать, после фитнес, пробежки, бокс, ланч в кафе, фотосессия, интервью, поход в банк, на восток, захват новых земель, Омска, Томска, Тюмени, Хабаровска и других.
– Увидимся.
– Не сейчас.
– Сегодня я иду в солярий.
– Я могу подождать.
– Не надо, я не приду.
– У тебя есть другой.
– У меня появился мужчина, похожий на Лондон, Париж и Нью-Йорк.
– Нельзя его отменить?
– Он вечен, он как скала, я взбираюсь на него, пока я на уровне живота, готовлю ему, кормлю и все ожидаю свыше, когда покорится мозг.
Она повесила трубку и позвонила снова.
– Винсент, ты сейчас умрешь, у тебя откажет сердце, почки, печень и легкие, лети, убегай от смерти, несись, разгоняй толпу. Ну все, а теперь пока.
Ее голос превратился в смех и исчез, будто хомяк в норе. Винсент зашел домой и прошелся босым. После чего сел за картину, желая нарисовать вечную жизнь, другую планету, людей на ней, пьющих кофе, ворующих детей, воюющих, целующих друг друга в лицо, образующих синдикаты, картели, государства, церкви, пустые места, стихи, фильмы, музыку.
– Хочется напиться, налакаться, ползти, не вставать. Когда я восстану,