Сердце замерло, и я невольно приостановилась, когда через дорогу перебежала небольшая юркая тень. Правильно всё-таки тот вредный психолог говорил, – мысли имеют свойство воплощать самые сильные наши страхи в реальность; в ту нашу собственную реальность, которая пугает и сводит с ума. Точнее ведь и не скажешь.
Вспомнилось даже, как в детстве, в полярные ночи, я часто воображала себе ужасающих монстров, беззвучно затаившихся в затемнённых уголках моей комнаты, представляла их безумные взгляды и ощерившиеся мелкими острыми зубами улыбки. Каждый раз сон покидал меня надолго, – я беззвучно плакала и пряталась под одеялом. И тогда приходил Огонёк. Моя кровать стояла прямо напротив окна, а потому я с лёгкостью замечала светлую кроху в лесу. Я видела Огонёк, и страхи исчезали, будто их никогда не было. Я брала фонарь, и тогда мы подолгу разговаривали. Большей частью обо мне. Я рассказывала Огоньку о том, что происходило со мной за прошедший год, что меня тревожило, и о чём я размышляла. Огонёк помогал мне. Он помогал понять мне саму себя, разобраться в странных мыслях и чувствах, которые иногда брали вверх, и на время принять тот не такой уж и большой мир, в котором я живу.
А теперь в беде он сам. Огонёк погас, чтобы загорелся новый. Настал мой черёд помочь другу.
Стараясь не обращать внимания на холод, я медленно подбиралась к перекрёстку, образованному улицами Хэллиг Ланд и Мирь. Мне оставалось лишь преодолеть ещё несколько перекрёстков, миновать пару заграждений и, наконец, оказаться у подступа к лесу.
В какой-то момент взгляд невольно натолкнулся на приплюснутое к земле здание. Эта унылая трёхэтажная груда в полной мере воплощала собой отголоски прошлого столетия, когда в архитектуре того времени присутствовали свои, не свойственные современным постройкам черты.
Серость, уныние и монотонность, убивающие «ненужные» мысли и индивидуальность. Может поэтому я никогда не любила школу. Находясь в ней, мне всегда начинало казаться, будто меня насильно заперли среди пластмассовых кукол, которые вроде бы двигались и говорили, совсем как живые, но уж точно такими не были. По крайней мере, для меня. Я была обёрнута в полиэтиленовую плёнку, через которую могла всё видеть и слышать, но не чувствовать. Излишне понимающие взгляды, уставшие то ли от работы, то ли от жизни учителя, но больше всего – это глупые шутки, от которых хотелось закрыть глаза и уснуть вплоть до конца уроков, – вот образы, возникающие в мои голове при упоминании о школе. Хотя нет, не только они… я соврала, – кое-что мне в школе всё же нравилось.
Бывало, что после уроков мне приходилось подолгу дожидаться Фриту. Тогда я отправлялась в исторический музей. Конечно, небольшой закуток, прежде отведённый для рабочих принадлежностей уборщиц, сложно было назвать музеем, – в нём и хранилось-то разве что пяток наконечников от стрел