были рассажены в хаотичном порядке, но не были сжаты. Каждый как-будто сидел на своем месте. Музыка была легкой и непринужденной – полуобнаженная дива пела джаз и ее сладкий голос вливался в эротичные фантазии старого, бордового пианино, робкой скрипки и самодостаточной виолончели. Барабанщик не был ударником, он давал звуку сочиться и дрожать. Души людей были расслаблены, обезоружены. Центральный гость этого вечера растворял свое горе в блаженстве, которым был одарен от природы. Даже сейчас, далеко за полночь, он ощущал сумрачное приветствие жизни, как она обволакивает его внутренний мир, словно пары фимиама древнееврейский храм. Ничто не могло уберечь его от счастья. В какой-то момент ему показалось, что его рука угощает его третьей порцией виски и бокал пива вновь закругляет жар односолодового волшебства. В следующий момент его рука щупала подбородок одной гостьи, владелицы сети бутиков женской одежды. Он смотрел ей в глаза и видел, как зрачки ее крупных столичных глаз раздуваются от возбуждения. На низких частотах он шептал ей бредни Шопенгауэра напополам с Ницше. Он захотел прикусить в поцелуе ее припухлую от природы нижнюю губу, но она пыталась вымолвить "нет". Они шли в уборную, замок щелкал, ночные всхлипы и ритмичные шлепки благовествовали о жизни, которая хотела продолжиться через это греховное, непорочное знакомство. Их тихие стоны были перемешаны точно так же, как их пот, парфюм, их жизни. Они навеки запечатлели друг друга в друг друге. И если их слабое сознание откажется вспоминать об этом, их тела навсегда запомнят эту жаркую плотскую беседу двух ищущих любви.
