– Девятнадцать, Ваше Преподобие.
– Ну что братья, поздравляю, с этим мы разобрались. – улыбнулся, наконец, Кастор.
Однако Устина еще долго не отпускали. В котелке закипел глинтвейн, и ароматное пряное питьё разлили по кружкам, одну из которых вручили Лии. А между тем, разговорившийся Шинкарь подробно рассказал о том, как Агафон покрывал Анну, оплачивая шелвикскому отделу спокойствие ведьмы. И о том, как связь с Лией перешла всякие разумные границы, и Анна отказала Агафону в том, что бы он поселил Лию у себя. А потом Анна умерла.
– Нам бы нужно посмотреть на могилку Анны. – сказал Кастор. Это обещало быть самой интересной частью следствия.
– А не знает никто где у неё могилка. Её хоронили двое, так их прямо в лесу загрыз кто-то. Может на шатуна нарвались, того никто не знает.
– А у них-то могилка есть?
– Есть, прямо там в лесу, неглубокая по зиме-то. – кивнул Устин.
– Значит так. – стал распоряжаться Кастор. – Брат Рорик, шинкаря отведи к сентинелам. Скажи им, что бы никаких разговоров с Мартой у него не было.
– Само собой.
– А мне, пожалуйста, тоже глинтвейна. Немножко отдохнём и пойдем проводить эксгумацию. – комиссар взял освободившийся табурет и подсел к огню рядом с Лией.
3. Расследование.
Идти на место захоронения неудачливых могильщиков пришлось около получаса. На юг от Сборри и в сторону от синестольского тракта, по узкой тропе среди заснеженных полей. Затем тропа доходила до края леса и ныряла под мрачное сплетение голых крон.
Уже близилась весна, ветер был свеж, но не морозен, и дышал влагой. Скоро запоют птицы, потечёт вода, и дороги превратятся в непроходимое месиво, и это в то время, как в Альдене можно будет перейти Артерику по льду.
Хутин-лес, как его здесь звали, назывался так со славянского наречия, и означало это плохое, скверное место. Собственно там и жила Анна со своей дочкой, там же её и хотели похоронить. Темные стволы спящих деревьев, сухие остовы мертвого подлеска, гладкие неподвижные волны неглубокого снега. Ничего особенного, но скверна всегда ощущалась Кастором, и здесь она была разлита повсюду.
Кроме двоих инквизиторов и интернов, на эксгумацию шли пара мужиков и, по настоянию Кастора, сам голова Агафон Сирко. Еще увязался в лес его заместитель Проскур, и тот самый олух, горевший желанием помочь "господам преподобным".
Комиссар пока не разговаривал с Агафоном о деле, их ждала обстоятельная беседа этим вечером.
– Вы очень торопитесь, Ваше Преподобие. – мрачно проговорил голова, озираясь под сенью зимнего леса. – Пообжились бы, присмотрелись… Как мы живем, каков уклад.
– Нет никаких укладов, господин Сирко. – ответил Кастор. – Есть Закон Божий и Закон Имперский, милостью Божией сопряженные в симфонию. Я привожу их в действие.
Вот в стороне от тропы затемнел сруб покинутой избы, жилище Анны. Хорошо бы сказать, усопшей, но это была не правда. Вокруг избы ни забора, ни двора.
– Я хочу зайти внутрь. – проговорил комиссар.
Деревенский