Потом вернулся отец с поля, с работы пришёл старший брат и сестра. Ужин прошёл весело, сытно оттягивая живот, под звонкий смех их отца Мустафы и мудрые изречения дэу эни. Фахерниса ещё долго вспоминала шутки отца, пытаясь сдержаться, не прыснуть смехом в темноту дома, где все уже спали сладким сном.
…Казалось, все это ей просто снится, словно не было того счастливого, последнего мирного июньского вечера.
На следующее утро началась война. Нет, на них не падали фашистские бомбы, в них не стреляли, но… Радиорупор на центральной площади объявил – "война". Медленно и страшно она раскрыла свой безобразный, жадный зев, забирая мужчин их деревни: отцов, сыновей, всех, кто мог защищать родную землю.
Первым ушли отец с братом Амирханом, через месяц, в конце июля уехала на фронт и сестра Гульшат, которая служила медсестрой в Аюском фельдшер-акушерском пункте. Остались они с матерью одни-одинёшеньки. Но времени для грусти не было: мать работала на колхозном поле от зари до зари, определив Фахернису рядом с собой. Они приходили домой засветло и, даже не глотнув воды, падали изможденные, голодные на нерасстеленную постель. Так прошло лето, осень, зима. Пришла весна, а война всё продолжалась. За это время многим пришла похоронка, люди сокрушались по своим родным, близким, где-то кто-то умирал, а в их деревне, наперекор всему, начали рождаться дети. Малыши, ставшие продолжением тех, кто уже никогда не увидит родной, сопящий комочек в руках любимой.
В начале апреля 1942 года пришлось расстаться с матерью и Фахернисе. Колхоз направил её и ещё около пятнадцати девушек на торфяные топи. Прощаясь, мать не смогла сдержать слёз, а дочь, как в последний раз крепко обняла плачущую Бибинур. Девушка до сих пор помнила запах сухих трав с волос матери, колкость шали и тепло рук. От взгляда ее глаз у Фахернисы сжалось сердце. Пронзительного, вобравшего в себя всю печаль и горечь расставания. Сдерживая порыв свой, она лишь прошептала: «Я ведь ни на войну, энием, что же ты плачешь, родная моя? Дай Аллах свидимся, обязательно свидимся через полгода! Ты только не волнуйся, мамочка, слышишь?»
После затянувшегося прощания, полуторка, скрипя и кряхтя, сорвалась с места. Кто-то громко вздохнул за спиной Фахернисы. Тяжко, протяжно…
А Бибинур стояла, вытирая слёзы вышитым белым платком. Как и другие, такие же матери, чьи дома опустели вмиг, чьи души осиротели за раз. Какая беспощадная, злая, да жадная эта женщина – война.
***
На набережно-челнинских разработках торфа трудились многие из близлежащих районов и деревень. Фахерниса стояла и смотрела, выпучив карие глаза: сколько же тут было подростков. В одном ряду со взрослыми женщинами – девушки, девочки, мальчики. Худенькие как ниточки руки и ноги, невысокий рост. От мужчины у мальчиков только штаны, и то, залатанные-перелатанные. Словом, дети, да и только.
– Здравствуйте,