–Что вас привело сейчас ко мне, Евгения Павловна?– осторожно спросил Сеновин,
смотря на часы.
–А вы не знаете, что творит ваш режиссер Монин? Вы не знаете, что Монин хочет
старых заслуженных актеров и актрис выжить из театра? Чтобы они померли
где-нибудь дома и о них никто не знал? – разразилась бурной филиппикой Евгения Павловна.– Я вот недавно поскользнулась… болела недели две, но тем не менее
бодра, как никогда в молодости, горю желанием играть Офелию! А Монин меня
на роль Офелии не утвердил!
Услышав ответ самой старой актрисы Драматического театра Евгении Павловны Махонтовой, девяноста двух лет, Елизавета Семеновна с жаром возразила ей,
пряча носовой платок в карман:
–Нет!… Позвольте, Евгения Павловна! Это я должна играть Офелию в «Гамлете»,
а не вы! Меня утвердили на эту роль еще в прошлом году!
Сеновин попытался что-то сказать, но его слова потонули в бурном споре двух
старых актрис.
Евгения Павловна покраснела и недовольно воскликнула:
–Что я слышу? Меня тут оскорбляют? Я, которая играла на протяжении сорока лет Офелию, Джульетту, Софию, Дездемону, должна теперь оставаться без ролей?
–Это я осталась без роли Офелии!– парировала Елизавета Семеновна, покрывая
багровыми пятнами от гнева.
–Нет, я осталась без Офелии!– упорствовала Евгения Павловна.
–Что – о?! Вы со своей палочкой Офелию хотите играть? Как же, как же! Видали
таких молодящихся старушек! Самой то стукнуло девяносто два года, а она девочку
из себя строит!– заорала Елизавета Семеновна.
–Что – о?! А самой тебе сколько? Восемнадцать, что ли?– выкрикнула раздраженная Евгения Павловна, краснея. – Какое безобразие! Указывать даме на ее возраст! Ну,
ладно, у меня бальзаковский возраст и что дальше?
–Бальзаковский или старческий, мадам?– не отставала от своей коллеги Елизавета Семеновна.
–Какая неслыханна наглость!– истерично выкрикнула Евгения Павловна, грозя
тростью Елизавете Семеновне.– Указывать мне на мой возраст!
–Послушайте, уважаемые мои актрисы!– попытался успокоить их Сеновин.– Вы не замечаете у меня гостей? Вы не понимаете, что я сейчас занят?
Последние слова худрука были явно некстати – обе старые актрисы выпучили глаза
от негодования, обиды и стали говорить еще громче, не обращая никакого внимания
на меня и Незамыслова.
Незамыслов прошептал мне:
–Посидим, послушаем… Думаю, это ненадолго…
Я кивнул ему, ничего не говоря, продолжая с большим интересом слушать
бурный диалог старых актрис.
–Давайте пока разойдемся,– предложил актрисам Сеновин,– завтра я вас вызову и подробно обо всем поговорим вместе с Мониным.
Евгения Павловна посмотрела на висящий портрет знаменитого Станиславского,
упрекая Сеновина и грозя худруку пальцем, как маленькому нашкодившему мальчику:
–Вот сам