– Ну, говори, «нам хлеб, без сдачи», – дедушка все продумывал до мелочей.
– Нам хлеб без сдачи! – выпалил как из мелкокалиберного орудия я.
– Девушка, дайте, пожалуйста, круглый, – скорректировал мой залп дедушка.
Денежка тут же испарилась из моих рук как по волшебству. В очереди за нами прокатились смешки, осы прилипли к стеклу, за которым стояли все сласти.
И мне выдали хлебушек. Горячий. Прямо в руки. Такой же маленький, как я! Тогда не было пакетов или другой упаковки, отделяющей человека от вкусностей. И вот. Вместо штанины и бобров у меня оказался в руках хлебушек. Я проскочил мимо позолоченных улыбок пенсионеров и покачивающих своими брюшками ос и оказался на той же лестнице, но уже совсем взрослый. С хлебом! Я попросил дедушку оторвать мне горбушку. Горбушка была любимой. Было в ней что-то самое настоящее, вечное.
На следующий год таких денег уже не стало. Ни бобров, ни зайцев, ни зубров в моих руках уже не водилось. Всех занесли в красную книгу. Бобры исчезли, как когда-то в кулинарии. По волшебству. А страна из большой превратилась в маленькую. Так мне рассказывал дедушка, читавший много газет, смотрящий новости и знавший, «что в мире творится». Все в этом мире наоборот! Я расту, а страна уменьшается. А хлеб… а хлеб все тот же. Он и теперь продается на том же месте – в начале бульвара в конце высооокой лестницы. Под ослепительным солнцем.
Любимые качели. Побег от смерти. Решение в трусах.
Качели изобрели мечтатели. Наверняка, это первое изобретение, которое так чутко могло отражать настроение человека. Тем более ребенка, чье настроение распахнуто как мчащиеся июльские окна машин. Если мне было грустно – я мог тихо покачиваться, наблюдая за движением травы и клевера, весело – мог раскачиваться так, чтобы все вокруг казались предметами непостоянными и наспех приделанными к этому миру, нашему бульвару, фонтану и детской площадке. Отчаянное настроение определялось максимальным размахом. Так что при падении ты отрывался от сидения и ветер проходил под тобой, как под съежившимся листом. Все начинается с толчка ногами, а заканчивается… невесомостью. Воздух приходит в движение и волосы отрываются от лба земли. И дальше полет. Лишь подгибай ноги и выпрямляй, касаясь сандалиями голубого неба. Смотри, как птицы огибают плывущие континенты и острова, летя то на север, то на юг.
В неторопливый летний день, когда лучше прятаться от солнца в винограде и следить за неторопливостью из тени, я раскачивался на своих любимых качелях. Маленьких, со спинкой из темных гладких дощечек. Ни одной заусеницы ни вопьется в тебя, ни одной царапины не останется. Самые добрые качели. И не страшные.
Вдруг я заметил небольшого пыхтящего черного пса, кучку угля на коротких ногах. На нем не было ни ошейника, ни какого-либо родного взгляда, наблюдавшего за ним поодаль. Глаза его выглядели печально и виновато. Он медленно шел к моим качелям и, подворачивая свою голову на бок, сжевывал