Чёрт бы тебя побрал, курсант Соловьёва. Худшего начала утра быть не может. Он не хотел запоминать, как зовут эту идиотку, но именно эта фамилия, как нарочно, запечаталась в сознании. Соловьёва, не выспавшаяся, с тёмными кругами под глазами, стояла на пороге, смотря исподлобья.
В наряде она уже вторые сутки. Две бессонные ночи, и всё это не без его участия. Антон поймал себя на лёгкой усмешке. Почему она так бесила и злила?
Её место было не здесь. Гордая и с огромным самомнением. Она… Она просто делала ему плохо. Одним своим присутствием вызывала противный зуд под кожей.
Тем, что однажды, не умея ничего, абсолютно ничего, поедет на войну, как и тысячи других. Тем, что сдохнет там в первые же дни под пулями. Тем, что он будет чувствовать ― это и он виноват. Тем, что эта смерть камнем ляжет на ещё десятки смертей.
– Что надо, курсант? ― он встал, выходя из-за стола.
Она подалась вперёд, будто готовясь переступить порог кабинета, но он поднял брови, ощущая почти физическое… неудовольствие. Как будто ужасный звук какой-то. Как будто мелом по плохой доске.
– Ты всегда такая глухая или только по четвергам? Я не разрешал войти.
Он видел, как вспыхнули её щёки. Как она открыла свой рот, желая, очевидно, ответить что-то неимоверно глупое и колкое, но тут же сжала губы. Не забыла, с кем говорит. Пусть только попробует.
Таким здесь не место, курсант Соловьёва. Лучше бы тебе было понять это сразу. Или ломайся, или уходи.
Умные на войне умирают первыми.
– Из штаба звонил товарищ генерал-майор и просил вас подойти к нему, ― выдавила она, бросая на него косой взгляд. Ну давай, погляди ещё раз так, и он не посмотрит, что этажом выше живут офицеры.
– Какого чёрта ему надо? ― отмахнулся он.
А она открыла рот, как будто даже оскорбилась его небрежностью. Заучка и зануда. Моргнула пару раз своими глазищами, будто не понимая, а потом заговорила, вкладывая в реплику всю свою заносчивость и высокомерие:
– Товарищ генерал-майор не отчитывается ни перед кем. Думаю, он сам объяснит вам…
– Твоего мнения никто не спрашивает, Соловьёва, ― сказал он и скривился: её фамилия звучала до тошноты отвратительно.
Антон обернулся к застывшей Соловьёвой и медленно оглядел её. Очень медленно, останавливаясь на тонких запястьях, ступнях в слишком больших берцах, не особо выразительной талии, всё же заметной под формой, на острых ключицах и совершенно непривлекательной груди. Соловьёва казалась недоразвитым угловатым подростком. Сколько ей вообще лет?
Она снова вспыхнула, будто услышав его мысли. Говорят, у каждого есть свой тип и антитип: если это правда, то Соловьёва обходила всех, уверенно выигрывая. Антитипа ярче он ещё не встречал. Вернее – тусклее.
Светлые глаза (чёрт разберёт, какого цвета: для этого нужно было подойти ближе, а плохо ему становилось на расстоянии трёх метров), светлые ресницы. Негустые брови, чуть заострённое лицо, слишком крупный нос, покрытый веснушками.