Башни. Сергей Григорьевич Крайнов

он рассчитывал на дружелюбную встречу? Несмотря на эти двуличные фиолетовые глаза, фальшивую усмешку и грохочущие, будто чугунные колеса, копыта? А может, он просто из последних сил всё-таки пытался понять происходящее – а как только он поймёт, оно же исчезнет, как положено сну или наваждению? Поэтому Домотканов развернулся и бросился к двери слишком поздно – догнал толчок в спину, от которого он кубарем полетел на землю. Но нет худа без добра: Домотканов вкатился ровнёхонько в дверной проём, оставалось лишь вёрткой змеёй скользнуть подальше вглубь, затем на четвереньках, по-паучьи, к лестнице и по ней, уже по-человечески на двоих, хватаясь за перила, продолжить отступление. А там, на спасительной высоте у самого люка, можно и остановиться и оглянуться.

      Конь не последовал в башню. Он застыл перед распахнутой дверью: белый, громадный, загородив её своей тушей, возможно, не прошёл бы в неё. То ли от этого, то ли от того что так или иначе не добрался до беглеца, он издал оглушительное, подхваченное внутри башни стенами и железными ступеньками лестницы ржание, от которого задрожали под ногами Домотканова эти ступеньки, и поднялся на дыбы. Тяжёлые копыта ударили в стену возле двери. Башня, как колокол, наполнилась ещё более внушительным звуком, чем от ржания. Домотканову почудилось, кирпичи на выветрившейся старой прослойке сейчас не выдержат и посыпятся ему на голову. Конь опустился на четыре и, словно ища дальнейшего выхода своему негодованию, вдруг отскочил от двери, развернулся и побежал куда-то. Правда, совсем недалеко. В проёме двери замелькала его бледная шкура в соответствии с описываемыми перед входом кругами, круто приправленными таким же периодическим ржанием.

      Но, как оказалось, эти круги ничуть не успокоили коня, а лишь раздразнили ещё больше. Затормозив перед дверью, он снова обрушил на стену свои пудовые копыта. Потом опять начал накручивать себя кругами.

      По-видимому, так собиралось продолжаться вечно. Улучив момент, когда после очередного барабанного боя по стене конь переключился на круги, Домотканов решительно сбежал с лестницы, пронёсся к двери и захлопнул её, короткий скрежет засова – и она отгородила осаждённого от того, что происходило снаружи. Но в результате приняла удар на себя.

      Какой только грохот наполнил башню! Явственно било железо о железо. Но дверь была крепка, а грохот, что грохот? – даже приятно немного от его бессилия сделать что-нибудь более существенное, чем примитивное устрашение. Домотканов стоял перед самой дверью и слушал, всем телом впитывая звуки, которые из угрожающих превратились в радующие.

      Внезапно Домотканову среди этого торжества остро вспомнилось, что он забыл что-то наверху. Что-то гораздо более важное, чем эти побеждённые звуки. Он отошёл от двери, развернулся в густом сумраке круглого помещения, как в кастрюле с приготовленной для кого-то похлёбкой, и, направляя шаг, так же решительно, как до того сбегал к этой двери, двинулся от неё прочь.

      В оконных проёмах верхнего