Призрак Оперы. Гастон Леру

в ту сторону, где сидит его жена, и что же он видит! Исидор незаметно взял её руку и… чмок! чмок! — (Матушка Жири убедительно чмокает свою полную руку и продолжает). — Так вот, он жадно целует ее в маленькое отверстие на ладони, не закрытое перчаткой. Можете себе представить, что тут произошло! Раз! Раз! и месье Маньера, такой высокий, представительный господин, вроде вот месье Ришара, закатил Исидору Сааку, а он был такой жалкий, худенький, вроде вас, месье Моншармэн, прошу извинить за сравнение, две оглушительные пощечины. Получился полный скандал. Зрители повскакали с мест: «Перестаньте! Довольно! Он его убьет»! Наконец, Сааку удалось вырваться.

      — Но где же во всей это истории нога, сломанная призраком — съязвил Моншармэн, обиженный сравнением мадам Жири.

      — Тем не менее, это случилось, — надменно ответила оскорбленная этим насмешливым тоном матушка. — Привидение сломало ему ногу в тот момент, когда он бежал с лестницы, и так основательно, что едва ли он теперь скоро сюда заглянет.

      — И что же, само привидение передало вам все, что оно шептало на ухо месье Маньера? — любуясь своим собственным остроумием, продолжал импровизированный следователь.

      — Нет, мне это рассказал месье Маньера, так что…

      — Но вы сами когда-нибудь говорили с этим призраком?

      — Много раз.

      — И что же он вам говорил?

      — Право, не знаю… Ну, хотя бы, например… чтобы я подала ему скамейку.

      При этих словах желтое лицо матушки Жири покрылось красными пятнами и стало напоминать, по своей окраске, мраморные колонны главной лестницы.

      Ришар, Моншармэн и секретарь расхохотались, только умудренный горьким опытом контролер не решился улыбнуться и угрюмо наблюдал за этой сценой. Ему так и казалось, что развязность мадам Жири опять вызовет вспышку гнева господина директора. Каков же был его ужас, когда раздраженная всеобщим весельем капельдинерша зашла еще дальше и почти угрожающе воскликнула:

      — Вместо того чтобы так смеяться, вы бы лучше последовали примеру месье Полиньи и попробовали сами убедиться…

      — В чем же? В чем? — покатываясь со смеху, спросил Моншармэн.

      — В существовании призрака… Он тоже сначала не верил. — Она вдруг успокоилась и продолжила торжествующим тоном, — я вам сейчас расскажу, как это произошло. В тот вечер давали «Иудейку». Господин Полиньи нарочно уселся совершенно один в ложе призрака. Краус имела колоссальный успех. И вот, как только она пропела свою арию из второго акта, (матушка Жири снова пробасила: — «С тобою жить и умереть»)…

      — Дальше, дальше, — беспомощно улыбаясь, умолял Моншармэн.

      Но мадам Жири не смущаясь, и выразительно покачивая почерневшими от старости перьями на шляпе, продолжала исполнять арию:

      «Бежим, бежим же навсегда,

      Связала нас сама судьба…»

      — Да, хорошо, хорошо, — мы это знаем… что же дальше?

      — Так вот в тот момент, когда, помните, Леопольд кричит «бежим», а Элеазар их останавливает и спрашивает: