Но кашель вдруг в протяжный мотив вытянулся. Скорбно из-за поворота хлынули голоса:
Эх ты, мать моя Владимирка-душа,
Пожалей ты добра-молодца меня.
Человеку, выросшему вблизи каторжной Владимирки, – да песнопений таких не знать…
Савва засунул кистенек обратно под зипун и снял валяный капелюш, крестясь. Партия выползала из-за берез порядочная, с полсотни душ. Вот тоже строгости: в дорогу ковать ноги. Стыдно ему стало за свои здоровые, свободные ходули; барин Рюмин при всех строгостях не вязал ног. Поспешно достал из короба оставшуюся горбушку и поднес ее одному из первых арестантиков. Стража таким вольностям не препятствовала – иначе недалеко уйдешь. А подать несчастному – себе удачи пожелать. И будто прочитали его мысли:
– День да во благо тебе, Христова душа.
Тяжелое шествие успело за следующий поворот завернуть, прежде чем Савва Васильевич рассердился на себя:
– Эк раскрыл хлебало! Не видывал?
Зато уж и понесли ноги, как под ледяную горку. Еще перекупщики не разъехались от Покровской заставы, как он ввалился со своим коробом под шлагбаум.
– Не много с тебя, три копейки, – попридержал его будочник.
Но и Савва Васильевич при большой дороге вырос, знал, что сказать:
– Я, родимый, последнюю горбушку арестантикам скормил. Какое у меня копье?
– Гляди, и рублик будет. На обратном пути ежели.
Перекупщики уже спешили навстречу. Один нахальнее другого.
– Рыбка?
– Почем коробец, купец?
– Хорошую цену дам, если лещик хороший!
Кто будто учил Савву – за словом в карман не лез:
– Не лещик, а лещ. Лещук вяземский. Не торгуйся, ваше степенство. Не чета московским замухрышкам. Гляди, перебьют.
Здесь всяк себя завышал. Не было ведь купцов, так не было и «степенств». Посадские хваталы – хватай побольше, плати поменьше. Но и Савва смекнул, что рыбка нравится. Хоть и поднимешь немножко цену, а на Красном торгу в два-дорога продашь. Он стал оправлять лямки, чтоб закинуть короб за плечи.
– Пойду к куме на Рогожу. Короб в ледник, с кумой за чаек, а поутру и сам на Красный торг снесу. Две ваши цены свистя возьму.
– А не просвистишь? – Близко к нему один картузник подвинулся, незаметно оттирая других.
– Просвищу, коли лясы тут буду с вами точить!
Он одну лямку все-таки вздел на плечо, когда ушлый картузник взялся за другую:
– Ну, а последнее слово, купец-молодец?
– Без шуток, ваше степенство?
– Давай уж без шуток.
– А коль без шуток, бери прямо с коробом, да и рубль и три копейки в придачу давай.
– Три-то копейки еще зачем?
– А затем, что служивый тоже хочет испить чайку, – кивнул он на будочника. – А коль потрафишь, вся рыбка, какую еще принесу, прямо в твои руки. Смекаешь?
Смекнул