– Если вас это интересует, то я вижусь с ним нечасто. Он живет в Вероне, впрочем, как и моя жена, а я – в Эдинбурге. Мы поддерживаем связь, но видимся редко. Однако же здесь, на Йе, я защищаю его интересы.
Он допил бокал и сказал уже менее серьезно:
– Был на троне один Толстяк, теперь другой. Два Толстяка! И я отныне – наследник. Может быть, когда-нибудь я стану королем, и на мне прекратится эта династия толстяков.
Я была шокирована.
– Как вы злы! Ваш казненный брат – мученик, а вы смеетесь над ним!
– Увы, моя дорогая, видит Бог, он сам многое сделал для того, чтобы быть мучеником. Должно быть, у него не было иных талантов, кроме таланта к мученичеству. Именно эту стезю он и выбрал.
Внезапно разозлившись и презрительно усмехаясь, он добавил:
– А что, может быть, вы скажете, что мой брат имел мужество быть настоящим королем? Именно он и допустил всю эту катастрофу!
Я молчала. Только теперь я стала понимать, чем отличаются аристократы, во время революции остававшиеся во Франции, и аристократы, которые все это пережили в эмиграции. Для нас король приобрел ореол святости, жертвенности. Он был воплощением наших идеалов. А для эмигрантов он оставался все тем же слабым, безвольным, набожным человеком. Да, подумала я, этот граф д'Артуа просто несносен со своим цинизмом! Он кого угодно шокирует!
Протянув руку через стол, граф отыскал мои пальцы и поднес их к своим губам.
– Давайте оставим политику, моя дорогая. Сейчас она может только расстроить нас. Предоставьте мне заниматься этими проблемами и задумываться над тем, как поскорее устроить во Франции реставрацию монархии. Вы наверняка все шесть последних лет думали об этом, но ведь это не принесло вам счастья, не правда ли? А я хочу видеть на ваших губах улыбку. Вы согласны улыбаться? Я приложил для этого немало усилий.
Он нажал на рычаг, и столик на моих глазах опустился вниз.
– Вот что вы называете ужином без лакеев!
– А вы помните ночи в Тампле? – жарко прошептал он. Его ноги под столом поймали мою ногу и сильно сжали ее.
Его желание действовало на меня против моей воли. Он смотрел на меня, смотрел очень откровенным мужским взглядом, в котором я могла прочитать неприкрытое вожделение, страсть, нетерпение, и этого было достаточно, чтобы я тоже взволновалась. Что может быть более лестным для женщины, чем понимание, что она возбуждает такую страсть?
– Смогу ли я выдержать этот ужин? – проговорил он. Столик поднялся, украшенный уже новым букетом роз.
Новые вина благоухали на нем – бордо, божоле, шамбертен, портвейн. Мы принялись за еду: он – без всякого выражения на лице, я – с мыслью, что не скоро мне придется вновь отведать такие кушанья.
– Знаете, мадам, пока вы находитесь не слишком близко ко мне, я, наверное, заведу серьезный разговор. Вряд ли потом у меня хватит для него терпения.
Я молча пила шампанское с тонким кусочком сыра рокфор. Честно говоря, я не знала,