Он жил, как верят
в большого бога,
до самого дна принимая боль.
Он так смеялся, что было больно,
смеялся над всеми,
кто царь и бог.
Нелепо думать,
что время смоет,
что горе эпохи —
эта казнь.
На нас сухими глазами смотрит
его насмешливая тоска.
Теперь попробуй,
если хватит,
такую правду в себе добыть,
когда
скорее умрут, чем хвалят
тупую силу
вождей толпы.
Но не избавиться от привычки —
голову в плечи, когда пора,
когда не победу в борьбе предвидишь,
не славу,
а мертвую сталь топора.
И пусть твои зеленые смотрят
легко и прямо, как на любовь,
уже оскалены волчьи морды,
и когти хищников над тобой.
Ты оглянись,
вокруг тебя
проходят стада зверей,
и каждый жаждет крови твоей.
Но не бойся,
это только иллюзия действий,
неправильный сон,
обман,
суррогат.
Ты помнишь,
тебя учили в детстве:
человек человеку —
друг, товарищ и брат.
Июнь 1967
Начало поэмы
Микалоюсу Константинасу Чюрленису
…И тогда он подумал —
с такой большой горы
я сразу увижу всю эту
планету и всех людей…
1
Обживаю квартиру,
слова по местам расставляю.
Обживаю.
От холода – паром дышу.
Это древняя тяжба.
Я реставратор.
Я древнюю тяжбу,
как разбитую амфору,
на ладонях держу.
Я смотрю на портреты всех,
инерцию преодолеваю,
обживаю шаткий,
бумажный дом,
и сидит головастик,
дует на одуванчик
на бугре
в Каунасе, в доме твоем.
Одиноко. Ночь.
Одиноко стучат составы.
Одиноко ревут изюбры
в тайге.
Одиноко растут горы.
Закрыты ставни.
Ни один человек
не думает о тебе.
Нужно вспомнить,
какая была пропорция
кожаных туч и солнечного