Корни моей неспособности к самостоятельным действиям берут своё начало ещё дошкольном возрасте. Первый класс я покорял без детсадовской закалки. Меня не отдавали воспитателям, мне не назначали репетиторов, не было и общения со сверстниками. Отрезанность от внешней среды превратила меня в постоянно скучающего, незнающего чем себя занять капризного ребёнка. Только и помню, что дёргал матерь за халат и твердил: «Мне скучно!», затем снова и снова ставя на repeat5 эту же пластинку. Это нервировало не только родителей, но и меня самого. Приходилось лично занимать себя какими-то вещами, просто, чтобы не превратиться в подобие кошки, спящей по пятнадцать часов в день от того, что ей нечем больше заняться. Надо сказать, справлялся я со своей миссией ужасно, ибо ни одно занимательство не увлекало меня на достаточно продолжительный срок, обычно заинтересованность пропадала спустя тридцать минут, в лучшем случае через час. Но тело росло, разум креп и приход в школу устранил потребность в постоянном занимании себя какой-то деятельностью. Уроки, домашнее задание и, – о чудо из чудес! – появление живых, да ещё и одного со мной возраста людей не подавало поводов скрупулёзно отыскивать предмет для интереса, теперь он сам находил меня и не соглашался отпускать, что меня полностью удовлетворяло.
Становясь взрослее, детская проблема саморазвлечения выродилась в ключевом отличии меня от всех остальных, имевших за спиной детсадовский опыт. Ни у кого не было трудности в подчинении, слово учителя – закон, школьные правила – табу, директор – высшее лицо, не терпящее отказа или неповиновения. Все три формальности были до того поверхностными, что, казалось, будто бы вся школьная атмосфера сплошь игра, к которой неизвестно почему относятся столь серьёзно. При чём, правила я не нарушал и учителям не перечил, мне просто было скучно как следовать, так и противиться установившимся порядкам, вместо этого привлекало другое: попробовать самому стать каким-то устоем, который будет регламентировать и что-то декламировать. Ведь так всегда, кто не способен встать в подчинение, сам решается подчинять, вот только в моём случае, поставить кого-то в зависимость хотелось не относительно себя, а по отношению к тому, кто стал моей целью. Другими словами, холодность к правилам высекла искру революционности и овеяло меня каким-то духом свободы, я желал, чтобы люди шли не за писанными законами, а за самими собой, стали познавать себя, а не конституцию,