Я приобрел две бутылки мерзко-приторного вина и вернулся к себе в конуру. Курил. Пил. В голове образовалась невкусная масса из мозгов и дерьма.
Обрывки фраз, фотографии глаз, чья-то смерть. Так хочется, чтобы сейчас в дверь постучала Вера. Никто не стучал. Не допив вино, я упал на свой мертвый диван и уснул недолгим алкогольным сном.
Благородство
Вечер. Дождь. Грязь. Низкое небо. Деревья обнажены. Чертово межсезонье. Кривобокие гнойно-желтые и кроваво-красные «хрущевки» равнодушно наблюдают за нашим провинциальным бытием. Русские парни в кепках и спортивных трико, их девушки с грязными волосами и надписями на сумочках вроде GUCCI и PRADA. Мы с Димкой забрели в убогий кабак со странным названием «Гнев совы». Там сели за липкий стол. Заказали водку, селедку, хлеб и апельсиновый сок. Это заведение напоминало хлев. Дюжина столиков. По периметру вдоль стен были также стоячие места. Почти все были заняты. Полупьяный развязанный сброд. Играла музыка. В основном англоязычная попса. Женщин было немного. Лишь три официантки, одна из которых стояла за баром, наливая алкоголь, две другие обслуживали скот вроде нас. Были еще две девушки, не слишком красивые и не слишком ухоженные. Гламурные барышни в подобные места не захаживают, их настоящие GUCCI и PRADA контрастировали бы здесь так, как белый человек в «черном квартале», или, наоборот, темнокожий в Сибири. Мы сидели с Димкой, говорили о чем-то и пили тепло-противную водку. Время от времени к нам подходили какие-то парни – знакомые Димки, пожимали нам руки, спрашивали, как жизнь. Я не знал этих людей. Да и не хотел их знать. Мне было плохо. Я думал о Вере. Я скучал по ней. Не понимал ее. Злился на нее и на себя, за то, что не могу просто отпустить эту ситуацию. И я говорил об этом Димке.
– Да, эти кабаки и бабы доведут нас с тобой до цугундера, – отвечал он.
– Кажется, эта фраза была в фильме «Место встречи изменить нельзя», да? – спрашиваю я.
– Ну…
– Кстати, – говорю я, – цугундер – это типа тюрьма, на жаргоне. А вообще, знаешь, я прочитал, что это слово пришло к нам из немецкого языка по созвучию и означало «сотню палочных ударов».
– Короче, цугундер – это нихера хорошего, я понял, – сказал он.
– Давай поливай уже.
Так мы пили. На улице давно стемнело. Кабак забился до отказа. Пьяный народ недобро галдел. За одним из столиков начала назревать драка. Похоже, из-за тех двух молодых женщин. Водка сделала их неотразимыми. Вдруг я заметил, что Димон встает.
– Пойдем отсюда, – говорит он и кладет в карман начатую нами вторую бутылку водки, в другой карман он складывает рюмки. Все это он делает молча, с невозмутимым выражением лица, будто так и надо. Я тоже, не задавая лишних вопросов, засунул в карман пакет с соком и два пустых стакана. Так мы вышли, не заплатив. Быстрым шагом скрылись в темноте дворов. Там встали у какой-то скамейки. Достали трофеи и продолжили пить и о чем-то говорить.
Ночь. Морозная прохлада.