– Пенис, говорю, обрезанный, вот что. Пламенные взгляды, жгучие поцелуи, правда или действие, затем утверждение, что мы подходим друг другу, – это я еще не выяснила, купание голышом, взаимное растирание с целью согреться…
– Все-все, хватит, – Клэр выставила ладони вперед. – Такие разговоры не ведутся на работе.
– А что, они противоречат школьной политике?
– Нет, но пить на работе строго запрещено.
– Я не пила.
– Зато мне нужно бахнуть пару капель, если разговор зашел о братьях Уинстонах и обрезанные у них или нет.
Я уронила руки на стол и слабо улыбнулась.
– Ты же ходила в школу вместе с Билли и Клетусом! Билли на год старше, Клетус на класс младше?
Клэр кивнула и тихо добавила:
– Но общалась я больше с Джетро – они с Беном были лучшие друзья.
Я почувствовала, как тает моя улыбка, и поняла, что во взгляде наверняка проступила печаль. Клэр отвела глаза и кашлянула, и вид у нее стал устало-покорный и вместе с тем нетерпеливый.
– Бен шутил, что у него не хватает терпения выучить имена всех Уинстонов, поэтому звал их всех Джетро-младшими, – сказала Клэр, глядя себе под ноги, и коротко усмехнулась.
Уголки рта у меня поползли вверх от такого практичного подхода. У Клер же лицо вытянулось.
Поговорить ей было не с кем – нет, папаша у нее был в добром здравии – президент клуба местных байкеров «Железные призраки», а мамаша носила гордое звание его «старушенции», но и вместе, и по раздельности они оставались неадекватами. Насколько я знала, Клэр давно не общалась ни с родителями, ни с прочей родней.
По-моему, она осталась в Грин-Вэллей, чтобы не бросать семью своего покойного мужа. По воскресеньям Клэр ходила с ними в церковь и жила от Макклюров через дом.
В юности она слыла первой местной красавицей: у нее были высокие скулы, о которых пишут в журналах мод, с такой впалой ложбинкой на щеках, и большие грустные глаза. Добавьте к редкостной красоте самый уравновешенный, добрый, великодушный нрав и разнообразные таланты, и получится Клэр. К примеру, у нее великолепный певческий голос – ей бы выступать в Нэшвилле или поселиться в Нью-Йорке или Милане и стать чьей-нибудь музой, супермоделью или концертирующей пианисткой.
Замечу: самой мне медведь на ухо наступил.
В старшей школе я переиграла всех трагических героинь, заработав репутацию театралки, – в нашей школе это означало, что я чудная и с закидонами. Плюс меня считали математическим гением нашего округа: со мной наша школьная команда трижды побеждала на олимпиадах.
Я не вышла замуж за свою детскую любовь, потому что ни в кого не влюблялась, хоть и целовалась с десятью мальчишками. Просто мне нравилось целоваться, беся этим папу и мелкого диктатора-братца. Словом, в колледж я отправилась неугомонной, но благовоспитанной порядочной девицей. Типичным тинейджером, короче.
Однако, вернувшись в Грин-Вэллей всего четырьмя годами позже и поступив работать все в ту же школу с прежними порядками и социальной иерархией,