– Если бы свалился! – делая последний глоток, воскликнул Санька. – Так, он, мудила, наблевал на крыльцо УВД. Теперь, наверное, такой штраф выпишут, что всю первую зарплату придётся отдать этим кашалотам!
– Боюсь, что одним штрафом он не отделается, – выразил серьёзные сомнения Санькин отец. – Тут хулиганкой несёт, а уж 15 суток – так, это как с куста!
– А что делать-то, бать? – с надеждой, словно это он лично заблевал областное управление внутренних дел, спросил Санька.
– Только ждать и надеется. – Не раздумывая, проговорил папа Федя. – Там же наверняка всё просматривается. Об этом, думаю, уже и сам генерал знает! Так бы сунуть четвертной какому-нибудь начальнику патруля – и дело в шляпе. А тут такой конфуз! Да вы, я тут слышал, их этого… с холодной головой и потными руками в гомика вырядили. Твоя, блин, идея?
– Так, ты сам, батя, мне тут всю плешь проел их аморалкой! – С обидой вскинулся Санька. – Ленин сразу с несколькими бабами спал, брата Кагановича за какие-то извращения упекли, Коллонтай в деталях рассказывала своему мужу – революционному матросу, как её имел Троцкий, а последыш того же Дзержинского Берия вообще школьниц портил, гнида. А тут, вишь, выпили, расслабились… да и надоели они все со своими баснями про мораль да этот… как его… социалистический образ жизни. И сами совокупляются, как кролики. Цыпа вон нашего мастака с завучем по воспитанию в инструменталке застукал за этим делом. Она больше всех про целомудрие квакала, а тут от кайфа едва тиски из стола не вырвала. А ведь замужем, и дочка школу заканчивает. И у мастака – семья. Ну, хоть бы помалкивали про семью и детство, раз между ног свербит! Вы вон с матерью хоть и выпиваете, но разве когда так поступали? И никакой морали я от вас ни разу не слышал! Папа Федя благодарно потрепал сына по плечу, подлил ему пива, отрезал сыра и отправился на кухню ставить чайник. А Санька, ощутив сразу головой и пузом некоторое облегчение, пошлёпал босиком в ванную – чистить зубы и ополаскиваться прохладной водой.
Однако, вместе с холодной водой в сток ванны почему-то ушло и выпитое Санькой пиво. Поэтому за кухонным столом Санька вновь потускнел лицом и почти ничего не ел. Его подташнивало и штормило, словно он подставился на крохотном ялике под крутую волну пролетевшей рядом «Кометы». Он пытался сосредоточить взгляд на каком-нибудь кухонном предмете, но уже через секунду – другую предмет этот либо раздваивался, либо вообще превращался в какую-нибудь гримасу из прошлого. И Санька, холодея нутром, созерцал то хитрый оскал своего классного руководителя Ваньки, то мучнистый бюст донимавшей его замечаниями в дневник учительницы химии Занозы, которая вместо серы говорила «сери», а вместо Смыков – «Ыков», хоть Санька не раз и замечал ей, что на «Ы» русские слова не начинаются, а он, Смыков, в отличие от неё, Занозы, – русский. В ответ она записывала ему очередное замечание классному Ваньке, тоже коверкающему половину русских