– По-моему, очень оригинально. Репортеры и менты в трансе. Чего стоит заголовок в «Солянке»: «Изуродована новая урна!» и далее риторический вопрос «Кому это нужно?» Я, признаться, долго смеялся, – и он вновь захохотал, только в этот раз его смех больше походил на плач.
– Ты что, вообразил, что Великий Ординатор купится на дешевый спектакль? Хорошо, твое дело. Паясничай дальше. Платить будут другие.
– Эй, погоди! – закричал Кентис, и в голосе его мелькнула истинная тревога. – Вы не так поняли! Я согласен! И Старик согласен! Все согласны! Двумя руками! Как же может быть иначе!
– Может, я тебе и поверю, – сказала Карна, усмехаясь. – Но нужны доказательства.
– Будут! – Кентис прижал руки к груди. – Самые лучшие. Самые пресамые…
Машина притормозила на углу, и Кентиса бесцеремонно вытолкнули на мостовую. Он стоял на коленях и смотрел вслед удаляющимся габаритным огням машины. Хмель разом с него слетел.
– Вот стервы. Как они только узнали?
10
Кентис отвык ездить в автобусе. Когда этот уродливый монстр, скорее похожий на древнее ископаемое, чем на общественный транспорт, угрожающе скрипя и чихая, подъехал к остановке, Кентис отступил назад, будто испугался. Двери уже нехотя, с трудом поползли назад, сжимая пространство, и только тогда Кентис нырнул внутрь. Одно место возле изорванной в клочья гармошки оставалось свободным, и в этом был явный знак, указание свыше. Кентис в любой мелочи мог увидеть знамение – так ему становилось легче действовать и даже дышать. Он спешно забился в этот уголок, засунул матерчатую сумку подальше под сиденье, прижался лбом к холодному стеклу и замер, съежившись и опять же ожидая нового знака – он должен быть непременно, этот знак. Если знака не будет, Кентис заберет сумку и выйдет. Он так решил. Хорошо, когда что-нибудь решишь, не надо думать ни о последствиях, ни об угрозах…
– Ишь уселся, и морду отвернул! – раздался над ухом скрипучий старушечий голос. – А я тут с сумками стой подле него. Ноги не держат!
Кентис повернул голову и принялся разглядывать нависшую над ним грузную старуху в линялом ситцевом платье и в выгоревшей до рыжины панаме. Панамка эта сидела на самой макушке и была ее обладательнице необыкновенно мала.
«У внучки сперла панамку», – подумал Кентис и улыбнулся.
– Чего лыбишься! – заскрипела старуха. – Никакого уважения к старости!
– Все они, молодые, такие, – поддакнула из-за плеча товарки тощая особа в черном платке и черном платье до пят неопределенного возраста. – Наглые и все воры.
– Воры, воры, – закивала бабка в панамке.
«Вот он, знак», – мысленно улыбнулся Кентис и встал.
– Прошу вас, мадам, – он поклонился с галантностью истинного рыцаря.
Матерчатая сумка осталась под сиденьем.
– Издевается, умник сраный, – фыркнула бабка, плюхаясь на освободившееся место. – Еще посмейся, так я тебе так двину, что из автобуса вылетишь.
Он шагнул к выходу.
– Я