Теперь, когда ситуация в жизни графа в корне изменилась, а Игорь Витальевич давно обещал в конце курса основного лечения ответить ему на самый трепещущий вопрос о возможности иметь детей, Рэтленд решил изменить задуманный вариант «Бури», но оставить пьесу всё-таки как прощальную с литературным творчеством. Пусть знают, что Шекспир прекращает писать и «ломает свой волшебный жезл». «Я не смогу, как и моя жена Лизи, смириться с этим миром зла и боли. Исправлять его мы сможем только тайно, иначе его адские силы проглотят и уничтожат нас физически, как это было с Эссексом, его друзьями. И если через четыреста лет умные люди нашли подлинного Шекспира, то наш якобы уход с жизненной и творческой арены мы упрячем так, что этого не раскроет никто и никогда. Мы не оставим никаких зацепок, ариадновых нитей, ничего, что потревожило бы наш покой даже посмертно».
Эти мысли молнией пронзили сердце Рэтленда. Прошлое хлынуло в него потоком. Он вспомнил, как жаждал покоя: «Перед глазами ночь! Покоя жажду» (Шекспир. «Юлий Цезарь»). «Забыться и уснуть» (Шекспир. «Гамлет»). «О мои любимые герои – Брут, Гамлет! Я вам вверял себя, свои сомнения, метания, невыразимую боль души, предчувствия, страхи, устремления и отчаянную храбрость. Вы, лучшие мои друзья, вы – моя душа и моё тело, живёте во мне и день, и ночь, выражая всё моё существо до последнего атома! Вы жжёте меня своей судьбой, делами, рождаете чудовищные угрызения совести и бессилие. Но теперь „В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетённых вместе“ (Шекспир. Сонет 112). Однако я должен успокаиваться, ведь на мне ответственность за моих сестёр, братьев, за Лизи, верящую в меня душу ангела. Нам уже не нужна игра, мы уйдём от неё, не будем прятаться за масками, станем сами собой. Теперь домом для нас будет тихая, спокойная, не обремененная страстями любовь; любовь в творчестве, в наших детях, если боги их нам даруют. Мы укроемся в своих сонетах и песнях, в них совьём себе гнёзда для наших сердец, а мир будет где-то рядом. Наши имена ни под какими масками больше не появятся. Оставшись без нас, мир будет продолжать запущенную нами игру в Шекспира. Да, да… Он её непременно продолжит. И если Гилилов привезет, минуя вековые границы, все виды отчётов о том, что Рэтленд – это Шекспир, ему, кроме его приверженцев, не поверят, а в лучшем случае будут сомневаться и продолжат „играть“. Даже если я явлюсь