Упиревшись руками в покалывающую сквозь одеяло солому, я выгнула спину дугой, и приподняла на локтях корпус. Перед глазами мелькнул потолок, и через секунду я стояла на ногах, еще через секунду прошла с мамой в кухню.
Наша кухня была маленькой комнатушкой, с закоптелой печью, и широким столом из дуба у окна. У двери поместили высокий деревянный стеллаж с посудой и кадками для воды. По бокам стеллажа, на шерстяных нитках висели корица, кофе в мешочках, агава, сушеные листья дуба, какао, несколько видов перца, из–за которого в кухне всегда стоял терпкий, слегка пощипывающий кожу запах.
Сев за стол, мама тяжело вздохнула, и кинула на стол пару монет, которые с бьющим лязгом ударились о дерево, и немного прокатившись, останавливались на месте.
–Сегодня практически ничего, – от ее слов только сильно исказило губу, и странный провод лег между лопатками, – да и бежать к рынку поздно.
Она расслабила тело, поведя заскрипевшими плечами, после поморщила чуть вздернутый нос, горестно подняв голову не то к потолку, не то, на меня, неясно, потому что у нее не было взгляда. Только радужка больших, теплых глаз.
–Расстроилась, Мария? Ничего, завтра утром пойду на рынок. – Мама подцепила массу гривы тугой веревкой, завязывая на голове хвост, и слегка улыбаясь.
Не могу сказать, что слова мамы расстроили меня, но огорчили точно.
Не желая отвечать, я подпёрла голову слабой рукой, поставив локоть на острую коленку, и отвернулась от мамы к стене с глубокими царапинами, которые были словно оставлены острыми когтями.
–Сегодня Левиано видела, денег дал, – соврала я, потому что не хотела рассказывать маме о моих танцах на улице. Она их не одобряла, и считала первым шагом на пути к публичному дому.
Мама много не знала обо мне, потому что я боялась расстроить ее лишний раз. Смотрела, как она не спеша зажигает свечи, или как картофель чистит, и не хотела говорить. Зачем? Чтобы увидеть, как взгляд тает еще на пол тона?
–Много?
–Два песо, хватит на авокадо. Может, папе заплатят сегодня. Деньги Машье подходят к концу, но думаю, она должна скоро вернуться. Мадемуазель так и не отпускает мысли о собственном ателье, и возвращается вновь и вновь.
Мама улыбнулась, кротко обняв меня за острые плечи, и подсаживаясь ближе. Ее кудри мягко куснулись моего точеного лица, и по шее прошелся легкий озноб холодного дыхания.
–Ты так погрустнела, говоря о Левиано. – Я каждой клеточкой прочувствовала, как содрогаются нервы в теле. Голова стала кружиться, я за малым успела прийти в себя, и не рухнуть на пол. – Ох, Мария, я была бы рада, выйди ты замуж по любви, но я не в силах ничего изменить. – Мамин голос был чист, а сама она, кажется, искренне улыбнулась, стараясь приободрить меня, но тело прошло болезненной, окровавленной раной, заставляя крепче сжимать губы и часто задышать. Больно, до бессознательного безумия. Было дико, но я не подала виду. Только лишь на секунду зажмурилась, набирая в грудь колючий воздух,