– Иди домой, – с придыханием произнес он, и от его слов меня ударила тупая, ноющая боль, струей льющаяся по лопаткам, и падающая к бедрам, заставляя поморщиться и тихо прошипеть сквозь зубы.
Домой. До сих пор кажется, что мой дом на горе Санта–Франциска, в нескольких кварталах отсюда, а не на окраине города. Я верю, что однажды смогу переступить порог, выкрашенный в синий цвет, пройти в холод и тишину стен двухэтажной виллы, обнесенной высоким забором. Вдохнуть запах терпкого винограда, закрытого в бочках, прочувствовать прелесть мягких кроватей, и пройтись по дому, словно не было этих страшных лет.
Диего убирал руку, сморщил лоб, слегка покосил в сторону глаза, разглядывая свою белую лошадь, и я зеркально поморщила лоб.
– Ты не заслужила этого. – Произнес тихо Диего, когда я уже готова уйти, но его слова, как веревка на шее – резко тормознули меня. Одна нога впереди, тело в пол– оборота повернуто к арке, через которую нужно идти домой, но он сказал неожиданно, и я невольно замерла. Не заслужила чего? – Я хочу сказать, – словно слыша мои мысли, вздохнул мужчина, понуро опустив плечи и голову, глядя на вожжи лошади, качающиеся от ветра, – возможно, тебе нужно быть в другом месте. Не здесь. Такие как ты не должны гнуться под гнетом испанцев, каждый день, проживая, как последний.
– Как я? – я непонимающе прищурила глаза и приоткрыла рот. Внутри было смятение и легкая хандра, возможно, погода, такая же серая и блеклая, как состояние, возможно, я просто устала.
– В тебе есть потенциал, который загубят через год или два, – ухмыльнулся Диего, поднимая голову, и открывая мне взгляд, сверкающий, как черная вода на солнце. Яркий, живой взгляд, в котором взрывались искры безумия и теплые нотки майского вечера.
Когда он так говорил, я на некоторое время переставала его ненавидеть, ведь он, точно так же, заложник обстоятельств. На самом деле, я жалела Диего. Он не виноват был в происходящем, я понимала это, но злость была сильнее, чем слабые отголоски разума, изредка звучащие из–под корки. Злиться нужно было на испанцев, но одно неверно сказанное слово в их адрес могло закончиться расстрелом всей семьи, Вессалини и так ненавидят. Лука Гарсия, занимавший пост главы аудиенсии, верховного суда Мехико, говорил, что нас нужно вырезать под корень, чтобы весь род гнил в могиле, а Диего будто был заточен терпеть мои выходки. Злился. Кричал на меня, заставляя дрожать от страха, а после успокаиваться до ночи, но терпел.
Бессилие и слабость заставляли меня срываться на такого же заложника обстоятельств.
Я сильнее свела черные дуги бровей друг к другу, тяжело дыша, ощущая во рту серость этого поганого дня, и продолжала молчать.
– В Мехико тысячи людей, готовых перегрызть глотки за деньги, ты не вписываешься в их толпу.
Я только лишь хмыкнула, расправляя плечи.
– Ваша