–Ты уверенна, девочка моя? – боязливо протянула мама, кротко трогая мое плечо, и я кивнула, – что же, твое право. – С некоторым непониманием согласилась она, и, переглянувшись, они с папой вернулись на лавку.
Пока они шли, я, крепко держа ткань черничного пиджака Диего, все же встала у амвона, продолжая слегка покачиваться и получать из глубин тела редкие волны тупой боли. В церкви, погруженной в полумрак, было довольно душно от множества свеч, нагревающих пространство, а отсутствие какого-либо источника воздуха давило на тело, и от этого голова вновь стала кружиться, пусть и легче, чем до этого.
–Сегодня мы собрались здесь, дабы обвенчать в браке, – я мелко дернулась, поднимая на падре глаза, и с восторгом для себя понимая, что он не стал читать библию и произносить проповедь, видно, смиловавшись надо мной! – перед лицом Господа Диего Левиано-Бланко с Марией-Каллет Вессалини-Дюплесси.
Я выдохнула, расслабленно прикидывая, насколько сократилось время венчания, и по моим подсчетам вышло около двадцати минут, что в состоянии бессилия и тошноты показались бы мне вечностью.
–Пришли ли вы сюда по собственному желанию?
Мы с Диего в унисон сказали «Да», хотя мне показалось, что даже я была преисполнена большим энтузиазмом, нежели Диего, верно, испугавшийся за мое самочувствие.
–Диего и Мария-Каллет, имеете ли вы добровольное и искреннее желание соединиться друг с другом узами супружества?
Мы вновь вторили «Да», и падре кивнул.
–Имеете ли вы намерение хранить верность друг другу во здравии и болезни, в горе и радости?
По стенкам церкви вновь прошлось наше «Да», и я почувствовала жуткую жизненную несправедливость, когда ты брошен судьбой прозябать до смерти. Меня окатило рядом вопросов, каждый из которых сводил скулы от бессилия и боли – почему я не могла выбрать себе мужа? Почему одним Господь посылал сверх их желаний, а от других отступался, как бы они не молили, искренне надеясь на него. Мне не нужно было денег и регалий, я не имела собственной просьбы, желая лишь одного – помочь родителям, освободить их из долговой кабалы и тирании испанцев, но неужели моя просьба была ниже тех, кто просил богатства и почета. Я искренне не понимала, если все мы Божьи дети, почему мой народ веками истребляют, вешают и рубят, продают, подобно вещам, а испанцы жируют, наживаясь на наших землях. За что наказывают нас, при этом отдавая испанцам свыше их требований?
Ведь Господа самого распяли, так почему он закрывал глаза на бесчинства белых?
Я подняла глаза на падре, со всей остротой ощутив на себе слова отца, когда он сказал, что верить, у него нет сил.
–Имеете ли вы намерение с любовью принимать детей, которых пошлёт вам Бог, и воспитывать их в христианской вере?
После прозвучавшего тройного «Да» присутствующие поднялись, зазвучал гимн к Духу, о дарах и благодати в браке, и все запели, но я лишь низко опустила голову, едва заставляя себя шевелить губами, в мечтах убегая из Мехико, выбираясь из пут