– Стой, чёрт! – Он виновато посмотрел на Адельберга. – Премного благодарен, ваше высокоблагородие, в четырнадцатом должон был вчистую, дак ведь оказия, – германская началася… – он хотел ещё что-то сказать, но уже подбежал Тельнов с полным парящим чайником.
– Поливайте, не смотрите на меня! – сказал ему Адельберг.
Тельнов жалобливо сморщил узкое лицо, наполовину закрытое густыми чёрными усами, показывая, что вся эта работа с мертвецами для него, телеграфиста – человека интеллигентной профессии, – была мукой.
– Отдайте фельдфебелю, – сказал Адельберг. – Вот что, ты ему бороду отлей, только на лицо не плесни.
Фельдфебель отпустил подхорунжего, хмыкнул в сторону Тельнова, взял чайник и стал поливать кипяток на бороду старого казака. Сначала всё получалось ладно, но вода, ещё паря, стекала под ботинок фельдфебеля и замерзала, он хотел перешагнуть, запнулся и рухнул на мёртвого казака вместе с чайником. Кипяток выплеснулся казаку на лицо: Адельберг увидел, как лицо мигом очистилось ото льда, через секунду кожа на лице ожила и съёжилась, а открытые глаза помутнели и стали белыми. Тельнов тоже это увидел; он согнулся пополам и отбежал на несколько шагов; стошнить у него не получилось, было нечем, потому что они ехали на эту станцию почти целый день без еды. Несколько раз его насухо вывернуло, он постоял немного и, как был, согнувшись, воткнулся головой в снег.
Подхорунжий, с трудом удерживавший равновесие, с блаженной улыбкой смотрел на барахтавшегося с чайником фельдфебеля, который скользил по свежей наледи солдатскими ботинками и не мог подняться, и на валявшегося без сознания Тельнова, потом поднял глаза на Адельберга и промолвил:
– Ну чисто дети! Мат-ть их передери́!
Александр Петрович немигающими глазами смотрел на чёрный проём омшаника и вдруг услышал:
– Ты тама чё, Петрович, примёрз никак? Али вспомнил чево? Исть идём!
Александр Петрович мотнул головой, отбрасывая воспоминания, в нём, как и тогда, на той станции, всколыхнулась злость, и только тут он почувствовал, что его пальцы горят вместе с козьей ножкой.
– Идём, – ответил он и захлопнул дверь в омшаник.
Глава 11
Мишкино зимовье было большое, он расстроился широко. Александр Петрович, пока выздоравливал, успел оглядеться. Начинал здесь осваиваться Мишкин отец, но успел построить только омшаник и отрыть землянку, где сейчас был ле́дник. Мишка достраивался под большую семью и довёл дело до конца, а когда его выгнали из деревни – пригодилось.
Кроме холодных сеней и комнатушки, в которой отлёживался Александр Петрович, в избе была просторная светлица с огромной, обложенной диким камнем русской печью с большим челом и обширным подом, там легко помещался вёдерный котёл, а на полатях могли спать трое, а то и четверо взрослых. Напротив печи, в стене, – два небольших застеклённых оконца, их было достаточно: перед избой – открытая поляна, ничто не загораживало свет, поэтому